Мальчишка в сбитом самолете

— И ты?! — встрепенулся Витька. — Целые карманы набил, да?

— Нет. Я проснулся и ничего не успел взять.

— Вот болван! — рассердился братец. — А я бы не растерялся! Я бы мыла целых пять кусков схватил и конфет-подушечек карман!

Ребята посмеялись и разошлись с задумчивыми лицами: наверное, представляли этот магазин — без карточек, без очередей и давки за всем, что «выбросили» или «дают».

Я и сам любил слушать. Родня моя по папиной линии, Леоновы, такие потом случаи рассказывали — вовек не забудешь. Как тетя Таня, молодая учительница, приехавшая в Сибирь по распределению, вместо школы попала на лесосплав. С длинным шестом она прыгала по скользким бревнам, расталкивая заторы, а ее подружки соскальзывали с этих бревен в ледяную воду, и спасти их было невозможно. Как муж тети Лели был убит в первые дни войны, и ей прислали его окровавленный белый морской китель. Как дядя Петя с бандами на Западной Украине боролся, выкуривал их из схронов, как товарищи его подрывались на хитрых минах. И только мой тихий дед Иван ничего никому не рассказывал, не хотел, наверное, расстраивать.

Все Леоновы были начитаны. Я книги у Сони на этажерке все перечитал. Правда, они были без картинок, но зато интересные. Фамилии авторов я уже знал по школьной программе, а некоторыми и раньше познакомился, как, например, с Гоголем. Его я запомнил не только из-за чу́дной фамилии, но и благодаря рассказам про чертей и ведьм. Чехов нравился, потому что писал коротко и смешно. С Достоевским сложнее: фамилию-то запомнил, а вот «Преступление и наказание» читал с трудом, перескакивая через рассуждения и душевные метания, ожидая, когда же убийцу наконец поймают. Спросил про этот роман Соню, и она доходчиво все объяснила. «Умная», — зауважал я тетю.

Такая же умная была и тетя Оля, которую все звали почему-то Леля. С ее дочкой Тамарой у нас были хорошие, приятельские отношения, вместе рвали яблоки и малину в саду у бабушки Анюты, попробовали наш, русский, паслён — горечь несусветная. Сын тети Лели Борис с нами ни в карты, ни в лото не играл — взрослым был. Судьба его трагична — попал под грузовую машину, катаясь на велосипеде. И машин-то было мало, а нате вам — попал. Вот тебе и случай проклятый!

Но все это будет потом, а пока еще дети и внуки бабушки Анюты были живы, жили дружно, хоть и голодно, и старались радовать друг друга.

Тетя Леля однажды подарила мне книгу, с которой я не расставался всю жизнь, читал и перечитывал от корки до корки, с каждым годом делая все новые и новые открытия. Это были избранные произведения Пушкина, которого я начал осваивать еще до войны, в далеком сорок первом году, с «Песни о вещем Олеге». Спасибо судьбе и моим родным, что начал я чтение с умных книг. Книг тогда в магазинах было мало, потому, может, каждая так и ценилась. В Коломне спасала небольшая заводская библиотека, но и она не изобиловала фондами. Каждую купленную или подаренную книжку я читал и перечитывал, находил ей место на моей этажерке, а самые яркие истории пересказывал друзьям.

Не один, не два, а десятки раз перечитывал я найденную на заснеженной харьковской тропинке книжку неведомого мне ленинградского автора. До сих пор многие стихи, может, и не совсем удачные, но очень искренние, помню наизусть. Иные читал Витьке, тот восхищался, но говорил, что я сочиняю так же здорово. Если бы!

Запомнился Новый год на Партизанке. Вместо пыльного куста перекати-поля дед установил в комнате купленную им на рынке пушистую, только что срубленную ель. Мама разложила на кровати игрушки, которые поездили с нами в эшелонах, и стала наряжать лесную красавицу. Нам с Витькой доверила лишь «на посылках служить», подавать только картонные и ватные игрушки, а за стеклянными каждый раз сама спускалась с табуретки. Елка истекала смолой, дышала, по всей квартире запахло так, что подселенцы высунулись, вертели головой и ахали. В этот день они готовились съехать от нас — им дали где-то другую комнату. Краснощекая племянница грустно сказала, что ей жалко расставаться с нами.

— А уж нам-то каково! — весело ответила ей мама с табурета.

Елку нарядили, приладили лампочки — большую редкость по тем временам — и стали ждать гостей. Из Егорьевска приехала тетя Гриппа с Юлей и Валерой. Они внесли какие-то сумки, которые обещали раскрыть на Новый год.

— А Эмма? — спросил я, и Витька ехидно прищурился: это что еще за Эмма такая?

Тетя Гриппа туману напустила, мол, «гражданочка эта тоже в скором времени может появиться». И когда же придет это «скорое время»?

Спросил я и про Розу, и опять Витька прищурился: какая еще Роза, сколько ж женщин у старшего брата?

Тетя Гриппа сказала, что Роза устроилась в Егорьевске, работает в школе, учит ребят и передает Владиславу Николаевичу большущий привет и «огромное спасибо за все».

— За какое еще «всё»? — открыл рот Витька. — Что он у вас там, в степи глухой, натворить успел?

Тетя Гриппа обещала подробно рассказать «про всех наших» потом, после двенадцати, за столом.