Мальчишки из Нахаловки

Максим с трудом открыл тяжелые веки, несколько минут вглядывался в друзей, наконец сел. Он силился улыбнуться, но получилась какая-то исказившая лицо гримаса. Его била крупная дрожь. Абдул Валеевич снял с себя полушубок, закутал в него Максима и уложил на нары.

— Газиска, возьми чайник, набери снег, чай варить будем. Володька, снимай рубашка, штаны — давай Максимка.

Ребята бросились исполнять распоряжения. Абдул Валеевич снял с Максима еще влажные рубашку и штаны, надел на него Володькины, а Володьке велел закутаться вместе с Максимом в полушубок и лежать вместе.

— Ах ты, отчаянный голова, — подсел к Максиму Абдул Валеевич. — Зачем так рисковал? Казак поймал, плеткой засек бы до самый смерть.

— Ха, не поймали ведь.

В чайнике закипела вода. Абдул Валеевич налил кипятку в жестяную кружку и подал Максиму. Тот хлебнул, обжегся, почувствовал, как по всему телу пошло приятное тепло, и стал маленькими глотками прихлебывать живительную влагу. От большого огня в землянке стало жарко и душно. Максимовы рубашка и штаны высохли быстро. Высохли и валенки и варежки, а вот полушубок никак не высыхал. Да и нельзя его быстро сушить — покоробится. А на дворе уже стало смеркаться.

— Пускай надевает мое пальто, — сказал Газис, — а я побегу так, не замерзну.

— По очереди будем одеваться, — поддержал его Володька.

— Зачем? Я в своем дойду, — запротестовал Максим, — я уже согрелся. И полушубок чуть-чуть сырой.

— Чуть-чуть не считается. Давай, Газиска, твое пальто. Пошли, — скомандовал Абдул Валеевич.

— А ружье? — забеспокоился вдруг Максим, увидев, как Абдул Валеевич надевает на себя ружье. — Дядя Абдул, вы никому не отдадите его? Ведь оно наше.

— Ладно, будет ваше. Здесь его оставить не надо.

Пробираться через сугробы и древесные завалы в потемках было еще труднее, чем днем. Поэтому Абдул Валеевич повел ребят по льду, и они быстро и сравнительно легко миновали остров, пересекли Сакмару, обошли Маяк, и вот она, дорогая сердцу, милая, уютная Нахаловка.

Абдул Валеевич распахнул дверь, и Максим первым вошел в избу. Отец, Никита Григорьевич, дедушка Кожин и несколько незнакомых мужчин сидели у стола. «Опять заседают», — мелькнуло у Максима в голове.

— Папа, не ругай меня, пожалуйста! — воскликнул Максим.

Василий Васильевич вскочил, схватил сына за плечи, прижал к себе и тихо сказал:

— Да разве за такое ругают.