Мальчишки из Васильков. Повести

Степка оглянулся. На песке лежали три крупных камбалы, возле которых топтались птенцы. Степка прогнал птенцов, швырнув в них горсть песка, сел возле рыбин. Брезгливо сморщился, подумав, что охота с гарпуном — не девчоночье занятие. Алешка — дикарь, грубый человек. Ему что ни дай в руки — ружье, нож, гарпун — все пустит в ход. Конечно, Лена не позволит Алешке охотиться, если будет с ним... Но ведь не каждый день она будет с ним! Или каждый?

— Каждый день, — сказал себе Степка и тяжело вздохнул. Опрокинулся на спину, заложив руки за голову. В небе кружились чайки — бело-розовые в голубом, кричали, и утреннее небо отзывалось гулко, потому что было чистым и таким высоким, что чаечьи крики нигде не встречали преград. А вот крупный мартын кружит над Степкой, молча разглядывает его. Может быть, это Чаймор? Вращает головой, косясь то одним, то другим глазом. Впрочем, он, наверное, смотрит на камбалу, а не на Степку. А вернее, на Степку и на камбалу и пытается, видимо, сообразить, как это Степке удалось добыть столько рыбы. Восхищается, должно быть, Степкиным умением, завидует ему. Вот он хлопнул крыльями, делая резкий поворот, крикнул: «гавва! гавва!» — похвалил, наверное, Степку. Зря похвалил...

Степка приподнялся на локтях и увидел выходящую из воды Лену.

— Пришел Алешкин отец, — сказал он. — Меня послали за вами.

— Зачем? — Лена уставилась на Степку.

— Отец пришел с ремнем, — сообщил он. — Грозится выпороть Алешку. Может, посоветовать Алешке, чтоб он драпал отсюда?

— Да, да, — кивнула головой Лена, — конечно...

Степка не помнил, чтоб на него когда-нибудь так смотрели. Ему показалось, что в широко раскрытых глазах Лены заклубился густой черный туман. И еще было такое ощущение, словно он посмотрел себе под ноги в перевернутый бинокль и увидел, что там пропасть.

— Ладно, — сказал Степка. — Да не будет он его бить, ведь Алешка не по своей воле остался.

Лена кивнула головой и побежала.

— А рыбу? — крикнул ей вслед Степка.

Лена в ответ только махнула рукой.

Сдвинув маску на лоб, Алешка шел к берегу, улыбался и потрясал над головой гарпуном.

— Не слышу приветствий! — кричал он. — Где оркестр?

— Отец за тобой пришел, — сказал Степка. — Ждет тебя в сторожке.

Алешка сразу же перестал шуметь и улыбаться.

— А Лена где? — спросил он.

— Побежала уже... — ответил Степка.

Алешка считал бы себя легкомысленным человеком, если бы думал, что отец соскучился по нему или принес от матери узелок с завтраком. Он невольно потрогал правое ухо, которое, казалось, все еще цепко сжимали железные отцовские пальцы. А ведь прошло уже два дня с тех пор, как это случилось. Что будет, если отец заговорит о злосчастном письме при Лене?

«Эх, разнесчастная моя голова, — подумал Алешка, и два уха». Про уши подумал просто так, для пущей важности. Но есть, однако, надежда, что Кузьма Петрович скажет о нем спасительное слово. Только бы не опоздал. А Лене он сейчас же расскажет о письме. Тут уж самому надо поторопиться.

— А почему она не взяла рыбу? — спросил он Степку.

Степка пожал плечами.

— Отец с ремнем пришел, — сказал он. — Может, удерем?

— Чево? — поднял голову Алешка.

— Может, удерем, говорю.

— А тебе-то зачем?

— Так, за компанию.

— А рыбу оставим тут? Выдумал такое...

— Я отнесу, а потом прибегу к тебе, — предложил Степка.

— Не стану же я от бати всю жизнь прятаться. Только хуже будет. Надо идти. Только ты не смотри на меня, если он это...

— Ладно, — пообещал Степка.

Они поделили рыбу — две Алешке, две Степке — нанизали их под жабры на гарпуны и зашагали к сторожке.

— Что он у тебя, драчливый? — спросил Степка.

— А-а! — Алешка махнул рукой и остановился. — Ты вот что — пойдешь к сторожке один и скажешь Лене, чтобы она срочно пришла ко мне. Я буду ждать ее возле тростников... Не думай, я потом приду. Но мне надо до встречи с батей кое-что сказать ей. Понимаешь?

— А что я скажу твоему бате про тебя?

— Соври что-нибудь, — сказал Алешка, — придумай.

— Когда я вру, у меня все по лицу видно...

— Тогда ничего не говори. Скажешь только, что скоро буду...

— Ладно.

— Держи, — Алешка снял с плеча гарпун. — А я побегу... Как придешь, сразу же начинай чистить рыбу, — крикнул он Степке уже издали и, пригибаясь, помчался вдоль берега к тростникам.

***

— Вот так все это и получилось, — сказал Алешка, стоя в тростниках, словно собирался спрятаться от Лены. — До сих пор уши болят. Я пообещал твоему отцу, что сам признаюсь тебе во всем. Вот и признался, значит. Так что прости, — он отломил тростниковую верхушку и принялся покусывать жесткий сладковатый стебель, глядя на Лену из-под бровей. Пока он рассказывал эту историю с ее письмом к Коле Ивановичу, она молчала. Только один раз приоткрыла рот, словно собиралась что-то сказать, но лишь вздохнул и, огорченная, плотно сжала губы, стрельнув в Алешку сердитым взглядом. Это было в тот момент, когда он сказал: «Я, значит, прочел его». Потом глаза ее подобрели и стали грустными.

— Ты так ничего и не скажешь? — нарушил молчание Алешка.

— А что я должна сказать? — спросила Лена.

— Как это — что? Известно. Я же у тебя прощения прошу...