Мальчишки, мои товарищи

Примечание . Этот маленький рассказ никогда нигде не был напечатан. Написанный карандашом на тетрадных листках, он затерялся в моих архивах. Я лишь недавно разыскал его среди пыльных черновиков. У него не хватало нескольких последних строчек, но теперь это неважно… Толька не стал поэтом. Он служил в горно-спасательных частях, женился, назвал своего первенца в мою честь Славкой, потом уехал с семьей куда-то на юг, и следы его во время дележа бывшей великой страны затерялись… А ответа на его «почему» я не знаю и теперь, через четыре десятка лет. Ноябрь 2002 г.

Риск

Это были два маленьких речных буксировщика, два катера-близнеца. Только имена они носили разные. Один назывался длинно и скучно – «Иртышлес-3», другой коротко и романтично – «Риск».

Очень уж непохожи были эти имена. А потому мальчишки с береговых улиц по-разному относились и к самим катерам. «Риск» считался более маневренным и быстроходным, его команда более опытной. Кто-то пустил слух, что капитан «Риска» еще недавно командовал торпедным катером. А «Иртышлес» называли калошей. Не повезло и капитану «калоши», низенькому человеку в модном костюме и с черной полоской усиков на губе. Так его и прозвали – Усатик. Хорошо еще, что в те годы не знали слова «стиляга».

Солнце уже утонуло в желтой воде за старым деревянным мостом. Воздух, пропитанный запахом сырой древесины, стал неподвижен, и бело-синие вымпелы на катерах повисли вдоль мачт. Катера были пришвартованы у плотов, прямо к бревнам.

Мы сидели на плотах. Мы – это Женька Жмых, Славка Мальцев и я. Мы сидели и громко, так, чтобы слышали на «Иртышлесе», рассуждали о недостатках катера. Кроме того, Славка, морща от удовольствия веснушчатый нос, щелкал жареные семечки подсолнуха.

На палубе катера был только один человек – высокий сутуловатый с белесыми волосами и очень большим носом. Рядом с этим носом его глаза казались маленькими, как голубые горошины. Матрос сидел на низкой крыше машинного отделения и невозмутимо чинил фуражку: пришивал козырек.

Прошло минут десять. В самый разгар нашей разнузданной клеветнической кампании по поводу тихоходности «калоши» парень отложил фуражку, встал и принялся разглядывать нас. Мы замолчали. Я прикинул расстояние до берега.

– Пацаны, – сказал матрос, – угостили бы семечками.

Конечно, стоило ответить так: «Сплавай на своей калоше к рынку. Там и купишь». Но парень улыбнулся, и его некрасивое лицо стало очень добрым от большой белозубой улыбки.

И задиристый Славка поднялся с бревен. Он неловко полез в карман: в ладони семечек у него больше не осталось. Он вывернул свой карман и вытряс в руку черные поджаренные зернышки вместе с крошками хлеба и табака. Табак Славка добывал обычно из окурков и, давясь дымом, курил самодельные сигареты. Подвинув на ладони крошки и семечки, Славка смущенно покосился на нас:

– Дать, что ли?

– На катер пустишь? – спросил Женька у парня.

– Валите…

Игра стоила свеч. Конечно «Иртышлес» не «Риск», но поглядеть все же было интересно. Мы не спеша двинулись к сходням.

– Я здорово подсолнухи люблю, – простодушно сказал матрос, принимая семечки в большую ладонь.

Его звали Иваном. Он оказался подходящим парнем. Показал кубрик, машинное отделение. О себе кое-что рассказал. Отец у него под Курском погиб, как у Женьки. Мать жила в деревне, сам он второй год плавал и готовился в речное училище.

– Вам бы на «Риске» плавать, – сподхалимничал Славка. Иван добродушно сказал:

– А разницы-то… Что наш, что ихний – все равно посудина.

Тогда мы оскорбились за «Риск». Но смолчали.

Женька Жмых высказал, наконец, затаенную мысль:

– Прокатиться бы…

Этот вопрос решился с удивительной легкостью. Оказалось, что завтра «Иртышлес» пойдет к Зеленому Мысу на заправку. Иван крикнул, обращаясь к рулевой рубке:

– Сан-Митрич! Прокатим пацанов?!

Открылась дверца, и показалась голова Усатика.

– Можно… Только вон тому рыжему я на одном месте сначала изображу черепаху. Ту, которую он у нас на корме рисовал.

Славка, очень гордившийся этим подвигом, сейчас нахально отперся.

Появился бритоголовый моторист с квадратными плечами, обтянутыми тельняшкой. Он хмуро сказал:

– Ладно тебе, Саша… Они все равно дрыхнуть будут. Мы в пять отчалим.

Наивный он был человек…

Тянулась фиолетовая ночь, душная и беззвездная. Где-то по краю горизонта прокатывались грозы. Полыхали розовые зарницы. Один раз была особенно яркая зарница и короткий громовой удар.