Мальчишки, мои товарищи

– А это? – Вадим Петрович вынул из-за спины длинную бутылку с красно-золотистой наклейкой. – Я под крыльцом нашел, где ты свое барахло хранишь! Молчишь теперь?

Он поставил бутылку на пол и шагнул к Тимке.

Тимка толкнул спиной раму и вывалился в пыльные лопухи.

Ребята ждали Тимку на старом месте.

– Отец бутылку нашел, – сказал Тимка.

Все вопросительно молчали.

– Ну и что? – не выдержала Римка.

– Ну и все…

– Ты бы объяснил ему.

– Ему объяснишь. Он сразу за ремень…

– А ты?

– Катапультировал из окна.

– Катапультировал! – Римка сморщила веснушчатую переносицу. – А бутылка? Лучше бы эти деньги на кино истратили.

– Дура ты рыжая, Римка, – сказал Тоник, который вообще-то ругался редко.

– Я?! Дура?!

– Хватит вам! – крикнул Тимка.

Петька пригладил свой аккуратный чубчик и осторожно спросил:

– Тима, сегодня ничего уже делать не будем?

– Не будем. Поздно уже.

– Тогда мы домой. А то заругают.

Петька увел Кляксу. Римка встала.

– Я тоже пойду. Мне «Золотую цепь» на один вечер дали почитать… – Она потопталась и спросила: – Может, он остынет и забудет?

– Да чепуха все это. Иди…

Тимка и Тоник остались вдвоем. Тимка свел белесые брови и смотрел в землю.

– Отлупит? – с горькой прямотой спросил Тоник.

– А черт его знает.

– Давай я пойду с тобой. Вместе все расскажем.

– Чего ему рассказывать! Он теперь наверняка уже снова кирной…

Тоник поковырял полуботинком влажный песок.

– А раньше он… не бил?

– Когда мама была, даже не грозился. Да и потом… А с прошлого года пить начал. И злой бывает часто. Как распсихуется, я убегаю.

– А потом? Навсегда ведь не убежишь…

– А он все забывает, как примет сверх четвертинки. Они долго пробыли на берегу. Солнце уже спряталось за крыши Заречной слободы. С воды потянуло зябкостью, запахло сырыми плотами и дымом береговых костров. Самоходки у дальних причалов зажгли сигнальные огни.

– Пойдем ко мне ночевать, – предложил Тоник.

– Не… Зинка забеспокоится. – Тимка помолчал и добавил. – Завтра все равно спустим «Спартака».

– Это ничего, что парус полосатый, – сказал Тоник.

– Ничего.

Ни отца, ни Зинаиды дома не было. Тимка выключил электричество, тихонько разделся и залез под одеяло. За окном на столбе горел неяркий фонарь, и свет его крошечной точкой отражался в погасшей лампочке. Тимка долго смотрел на светлую точку, потом задремал. Сквозь сон он слышал, как у пристани басовито вскрикнул буксир. Ему ответил тихий сигнал рожка: наверно стрелочник трубил на пристанских путях.

Тимка видел из-под опущенных ресниц, как, словно повинуясь сигналу рожка, яркая точка на лампочке выросла и разгорелась. А бросала на стены голубоватый отблеск. А потом совсем сделалось светло, и Тимка понял, что уже утро. Солнечные лучи ударили в окна, ставшие широкими, как ворота. В раскрывшихся створках тихо звенели стекла.

Но вдруг свет потускнел, пожелтел, и Тимка вздрогнув от непонятного страха, открыл глаза.

Он увидел отца.

Над столом покачивалась лампочка в обгорелом газетном абажуре. Ее отражение искрой дрожало на темном стекле бутылки. Отец стоял, опираясь одной рукой о край стола, другой – о спинку стула и тяжело смотрел на Тимку.

– Пришел все же, – глухо сказал он. – Может, сейчас и поговорим?

Тимка напрягся под одеялом. Был он сейчас маленький и беспомощный. Стрельнул глазами по сторонам. Дверь оказалась запертой, окно загораживал отец.

– Кому купил бутылку-то? – спросил он.

Тимка облизнул сухие губы и промолчал.

Вадим Петрович оттолкнул стул и выпрямился. Стул покачался и со стуком встал на четыре ноги.

Тимка посмотрел мимо отца, в простенок, где висел вырезанный из журнала портрет Лермонтова. За спиной у Лермонтова, вдали, белели Кавказские горы.

– Я тебе не скажу, – тихо ответил Тимка.

Вадим Петрович уронил руку, грузно опустился на стул и начал царапать о край стола горлышком бутылки, чтобы сорвать жестяную пробку. Но он так и не откупорил бутылку. Снова поставил на крытый клеенкой стол.

– Матери небось сказал бы, – выговорил Вадим Петрович.

– Сказал бы… – прошептал Тимка. Он хотел добавить, что маме можно было говорить про все, она всегда понимала Тимку с двух слов и никогда не грозила. Но в горле застрял колючий комок. Этот комок Тимке казался похожим на маленького морского ежа, которого он видел в зоологическом кабинете.

– Нам с тобой вдвоем жить, Тима, – не оборачиваясь к сыну, заговорил Вадим Петрович. – Зинаида того гляди замуж выскочит…

– За кого хрипло спросил Тимка. Морской еж, повернувшись, оцарапал последний раз горло и куда-то спрятался. Он успел все же выжать из Тимкиных глаз две капли.

– Ей лучше знать, за кого, – выдохнул отец. – А ты вот с какой-то компанией связался… Может, они сейчас к тебе и с добром, а потом, глядишь, втянут в беду…

– Какая у меня компания! Антон да маленький Петька. Ну и Римка еще. Только она девчонка…

Вадим Петрович наконец обернулся к сыну.

– Не им же ты вино покупал?

– А ты думал кому?

Им и себе. Для лодки.

– Для… чего?

– Мы нашли лодку, – сказал Тимка. – Нашли и починили…