Мальчишки с улицы Пала

– Мы не хотим заставать противника врасплох, – продолжал Пастор. – Мы придем сюда ровно в половине третьего. Вот что нам поручено сказать. Ждем вашего ответа.

Бока чувствовал всю важность момента. Голос его дрогнул, когда он отвечал:

– Объявление войны принимаем. Но надо кое о чем условиться. Я не хочу, чтобы война превращалась в драку.

– Мы тоже не хотим, – угрюмо сказал Пастор, нагнув голову и, по обыкновению, глядя исподлобья.

– Предлагаю сражаться только тремя способами, – продолжал Бока. – Первый – песочные бомбы, второй – борьба по правилам и третий – фехтование на копьях. Правила вы ведь знаете?

– Знаем.

– Кто коснется обеими лопатками земли, тот побежден и бороться больше не имеет права. Но сражаться двумя другими способами может. Согласны?

– Согласны.

– А копьем нельзя ни бить, ни колоть. Только фехтовать.

– Ладно.

– И вдвоем на одного не нападать. Но отряд на отряд нападать может. Это условие принимаете?

– Принимаем.

– Тогда все.

Бока приложил руку к фуражке. Челе и Колнаи, стоя навытяжку, тоже взяли под козырек. Послы, в свою очередь, отдали честь.

– Мне нужно еще вот что спросить, – снова заговорил Пастор. – Главнокомандующий велел нам узнать, что с Немечеком. Мы слышали, он болен. Если это верно, нам поручено навестить его, потому что он храбро вел себя тогда, у нас, а такого врага мы уважаем.

– Немечек живет на Ракошской, дом три. Он тяжело болен.

Все молча отдали честь. Себенич поднял флаг над головой. Пастор рявкнул: «Марш!», и послы отбыли через калитку. С улицы они услыхали, как запела труба, сзывая всех к генералу: Бока хотел известить войско о происшедшем.

А посольство быстрым маршем двигалось к Ракошской улице. Перед домом, где жил Немечек, послы остановились и спросили у девочки, стоявшей в воротах:

– Живет здесь такой – Немечек?

– Живет, – ответила она и проводила их до убогой квартирки в первом этаже, где жил мальчуган.

Возле двери была прибита выкрашенная в синий цвет жестяная дощечка с надписью: «Портной Андраш Немечек».

Они вошли, поздоровались; объяснили цель своего визита. Мать Немечека, бедно одетая белокурая худая женщина, очень похожая на сына (вернее, сын походил на нее), провела их в комнату, где лежал наш рядовой. Себенич опять высоко поднял белый флаг. Пастор опять сделал шаг вперед:

– Ференц Ач передает тебе привет и желает скорей поправляться.

Лежавший в подушках бледный, взлохмаченный мальчуган приподнялся и сел в постели. Просияв от удовольствия, он первым делом спросил:

– А когда война?

– Завтра. Мальчуган помрачнел.

– Значит, я не смогу прийти, – печально сказал он.

Послы ничего не ответили. Они пожали по очереди Немечеку руку а угрюмый, диковатый Пастор, растрогавшись, пробурчал:

– А меня ты прости.

– Прощаю, – тихо промолвил белокурый мальчуган и, закашлявшись, откинулся на подушку.

Себенич поправил ее у него под головой.

– Ну, пошли, – сказал Пастор.

Знаменосец снова поднял белый флаг, и все трое вышли на кухню. Мать Немечека со слезами проговорила:

– Вы… вы такие славные, хорошие ребятки… так любите моего сыночка. За это… за это я дам вам по чашке шоколада…

Послы переглянулись. Шоколад – штука соблазнительная! Но Пастор все-таки выступил вперед и, не опустив, а на этот раз высоко подняв свою красивую темноволосую голову, гордо сказал:

– Шоколада за это не полагается. Марш!

И, четко печатая шаг, послы удалились.

8

В день сражения выдалась чудесная весенняя погода. С утра, правда, моросил дождь и на перемене мальчики уныло поглядывали в окна, думая, что он испортит все дело, но к полудню дождик вдруг перестал и небо прояснилось. Через час уже ласково сияло весеннее солнце, и мостовая совсем просохла. А когда мальчики расходились по домам, стало опять тепло и с будайских гор повеяло ароматной свежестью. Лучшей погоды для сражения нельзя было и желать. Кучи мокрого песка в фортах немного подсохли, а что он сырой, было даже кстати: бомбы получались прочнее.

В час поднялась страшная беготня. Все помчались домой, и без четверти два на пустыре уже, волнуясь, шумело войско. У некоторых от обеда даже остался ломоть хлеба в кармане, и они доедали его, отщипывая по кусочку. Но возбуждение было все же не так велико, как накануне. Тогда никто еще не знал, что будет. Появление послов рассеяло тревогу, которая сменилась суровым ожиданием. Теперь все знали, когда нагрянет враг и как будет протекать битва. Все загорелись воинственным пылом и жаждали скорей очутиться в гуще боя. Но за полчаса до сражения Бока внес изменение в план военных действий. Когда войско собралось, все с изумлением увидели, что перед фортами номер четыре и номер пять тянется длинная, глубокая канава. Более пугливые, решив, что это дело вражеских рук, обступили Боку:

– Ты видел эту канаву?

– Видел.

– Кто ее вырыл?

– Яно выкопал сегодня утром по моему распоряжению.

– Зачем?

– Потому что план сражения частично изменяется. Посмотрев в свои записи, Бока подозвал командиров двух первых батальонов:

– Видите этот ров?

– Видим.

– Знаете, что такое шанец?

Те представляли себе это довольно смутно.