Мальчишки в сорок первом

Женька шмыгнул носом и со всей силы ударил по камешку, который валялся над ногами. Куль выпал у него из рук и развернулся Порыв ветра ударил по маленькой белой горке и ополовинил её. Лёгкая, как пыльца, маисовая мука взметнулась белым облачком. Женька шлёпнулся до землю и закрыл оставшуюся муку.

— Ой-ё-ой, — выдохнула Люська.

— Я буду страховать, а вы собирайте, — сказал Женька и перевернулся на бок.

Когда мы уже всё подобрали, на другой стороне улицы появился Шульберт. Он катился, как колобок, и скрипку держал под мышкой.

— Сеня! — закричала Люська.

Тот или не услышал, или сделал вид, что не слышит.

— Карауль продовольствие! — скомандовал Женька Люське и подтолкнул меня. Мы побежали. Когда стали пересекать дорогу, Шульберт оглянулся. Увидел нас и побежал прочь.

— Стой! — закричал Женька, но Шульберт жал на все педали. Только разве уйдёт он от нас? Женька — лучший бегун во всём классе. И я ничего себе... А Шульберт, разве он умеет бегать?

Мы настигли его у Земского переулка^[9].

— Ну, чего пристали? Чего? — загнусавил Шульберт.

Не знаешь? — ехидно спросил Женька и сплюнул фонтанчиком. — Напомнить? — Женька подмигнул мне. Я напялил Шульберту кепку на самые глаза.

Ну, чего пристали? Я не мог прийти. Честное слово. — Шульберт чуть не ревел. Ясное дело, боялся нас. Даже кепку не стал поправлять.

— За такое дело, — сказал я, — морду бьют... Из-за тебя мы карточки семьям фронтовиков не отоварили и муку рассыпали.

— А я что? Я не виноват — мне срочно велели в госпиталь прийти. Мы концерт для раненых бойцов давали... Честное слово.

Мы не поверили Сеньке. «Больно надо бойцам “симфонию” какую-то слушать!» — подумал я.

Женька уловил момент и выхватил у Шульберта скрипку.

— Пусти! — заорал Шульберт и стал вырываться. Женька моментом раскрыл футляр и вытащил скрипку.

Приладил смычок к струне и натянул как лук.

— Огонь!

Смычок не полетел, потому что струна лопнула. Шульберт аж взревел и так толкнул меня, что я не удержался на ногах и шлёпнулся на землю. Шульберт бросился к Женьке и стал молотить его, будто это и не Женька, а так, мешок с опилками.

Когда я встал, Женька стоял у забора и только лицо руками закрывал. Вдвоём мы одолели Шульберта и руки ему за спину завернули.

— Морду набить или?.. — спросил Женька, с трудом переводя дыхание и кивая в сторону Сенькиного инструмента.

— Скрипку не тронь! — закричал Шульберт и стал вырываться. — Вдвоём на одного, да? — сказал он сквозь слёзы.

— Ты неожиданно, — сказал я. — А так хоть Женька, хоть я на бокс и на борьбу запросто из тебя котлету сделаем.

Из-за угла вышла Люська с пакетами.

— Вы чего к Сене пристали? — взвизгнула она. — Не стыдно?

— Не твоё дело! Поняла? — огрызнулся Женька.

— Я вон дяденьку позову, — сказала Люська и показала на мужчину, который шёл по другой стороне улицы.

Положение было не из приятных. Двоим драться против одного — это нечестно. Особенно если противник — твой одноклассник. И вообще отнимать у человека самую дорогую для него вещь очень некрасиво. Да и Шульберт, вдруг он правда для раненых бойцов на скрипке играл? Но отступать было поздно. Мне казалось, что если я проявлю нерешительность, то потеряю весь авторитет командира фронтового отделения.

— Надо один на один, — сказал я после раздумья и посмотрел на Женьку.

Женька отвернулся и стал насвистывать. Мы стояли на тротуаре. Вдоль тротуара росли липы. Листья с них опали, и было видно, как по серым сучкам прыгают воробьи.

— Соловьи,, — сказал Женька.

— Ты чего? — спросил я.

— He стыдно? — сказала Люська. — А ещё командир фронтового отделения...

Подошла женщина.

— Вы что это безобразничаете? — Она подозрительно посмотрела на нас.

— Они дерутся, — сказала Люська. — Двое против одного.

— Как не стыдно? — Женщина покачала головой и добавила: — Такое время, а они хулиганят ещё...

Я перестал держать Шульберта. Женька тоже. Шульберт только этого и ждал — как прыгнет к своей скрипке, а потом наутёк. Я обрадовался этому, потому что сам не знал, как поступить дальше. Женька побежал за Шульбертом не по-настоящему, а просто так, для виду, и вскоре совсем отстал от него.

Унылые возвращались мы с Женькой домой. Больше молчали. Зато Люська тараторила, как сорока. Всё про Сеню, как он на скрипочке хорошо играет. От её слов у меня аж голова вспухла.

— А на барабане Сенька умеет? — спросил Женька.

— Он всё умеет, — сказала Люська. — Только какая же это музыка на барабане? А Сеня, как артист, — на скрипке играет...

— Ничего ты не знаешь сама, — сказал я. — Влопалась в Сеньку, так и молчи.

Люська надулась — назвала меня дураком и ещё обещала матери моей пожаловаться.

Мать у меня ужасно любит непонятную музыку. Раз по радио концерт передавали симфонический, папка с мамкой у приёмника пристроились. Галка тоже сидит и слушает, как большая. Я уроки сделал и решил песню спеть — про моряков. Начал совсем как Утёсов: «Раскинулось море широко, и волны бушуют вдали. Товарищ, мы едем далёко...» Дальше шли очень сильные слова — «Подальше от грешной земли...» Но спеть их как полагается мне не дали.