Мальчишник

— Видишь, какая камера? — спросил меня Мишка.

— Вижу, — ответил я, пристальным взглядом оглядывая мрачную камеру…

Мы тогда вздрагивали и замирали от этих доносившихся до нас их неведомых глубин истории шепотов. И сейчас я, переписывая Левины страницы, отдаюсь былым переживаниям.

— А, черт, опять обжегся, — прошептал Мишка.

Струя расплавленного стеарина скатилась со свечи ему на руку.

И вот мы дошли до окончания прохода. Стена, преграждавшая нам путь, под самым потолком имела квадратное отверстие в метр шириной: это было начало наклонного хода, ведущего куда-то налево. Около отверстия, также под потолком, темнела длинная, низкая ниша. Для того чтобы попасть в наклонный ход, нужно было сначала взобраться в нишу, а уж из нее переползать в наклонный ход.

— Ну, чего же ты стоишь? — сказал Мишка Олегу. — Лезь туда в нишу, только не сорвись. Потом я полезу к тебе и осмотрю этот ход.

Я немножко отошел назад, чтобы дать Мишке возможность посторониться от взбиравшегося в нишу Олега: тот мог попасть Мишке ногами в лицо…

Все дальнейшее, что было в тот день, вынуждены рассказать мы с Олегом: продолжения Левиных записей нет. Нет следующей тетради. Она — в числе пропавших.

Не сомневаемся, что в эту тетрадь под номером VI было все точно, даже скрупулезно, занесено: количество таинственных оконцев, таинственных камер с черепами и костями, люков, ступеней, коридоров, входов и переходов. И как в одном месте сочилась вода и утекала куда-то между камнями, образовав там за долгое время глубокий желоб.

Так что же с нами было дальше? Чем завершилось наше путешествие?

В очень узкий наклонный лаз, несмотря на то что Олег взобрался в нишу, в конце концов отправился Левка — самый маленький и самый щуплый. Я не указал в перечне взятого нами снаряжения так называемый шведский канатик. Куски канатика мы, где только можно, отрезали от фрамуг и соединили в сравнительно длинную веревку. Ею обвязали Левку, и только тогда он двинулся в путь. Подземный ход сужался и сужался. А упрямый Левикус, этот эволюционист Докембрий или Декомбрий, этот летописец Земли, упираясь в пол галошами, все полз и полз, застревая и вновь двигаясь вперед, касаясь кирпичей уже не только ушами, но и носом. Это уже точно. Мы с Олегом совершенно потеряли Левку из виду. Даже огонек его свечи. И Левка застрял окончательно, как тому и положено было быть. И вот тут мы с Олегом начали нашего ученого тянуть за веревку, вытаскивать. Короткое пальто завернулось ему на голову, и Левка собою как бы затрамбовал проход. Даже невозмутимый Салик перенервничал, пока мы Левку тащили. Что, если веревка лопнет? Или развяжется? Ни я, ни тем более Салик до Левки не доберемся.

— Он ведь задыхался! — даже сейчас переживал Олег.

— Свеча у него потухла, — напомнил я.

Мы Левку, конечно, вытянули. Ну и видик у него был: вся пыль палеолита, всего геологического календаря была на Левке — на его лице, волосах, на мануфактурных изделиях. «Наверное, мы не туда двинули», — отдышавшись, сказал Левка. «Наверное», — согласились мы. Когда после приключений с люками, входами и переходами мы покинули подземелье и вернулись в «подлунный мир», был уже одиннадцатый час. В Кремль так и не попали, как вы понимаете. Руководитель сыскного ведомства опричнины Малюта Скуратов сберег от нас свою тайну общения через подземный ход с царем опричного государства Иваном Грозным. Но Левка, закусив губу, упорно будет возвращаться к подземным тайнам церкви. Ему требовался итог. Хоть жарь его на сковородке!

Спустя более полугода Лева записал: «В первый же подходящий вечер я решил один слазить в подземелье, чтобы исполнить все-таки то, что задумал еще летом». Вот вам Левка и его характер. Левка отправится к церкви, но, спустившись по «кривым ступенькам», нащупает на дверях «огромный кованый замок». И вновь, через несколько месяцев, запись: «Я утром с удивлением заметил, что вся верхняя часть церкви, в том числе и купол, окрашены в бежевый цвет. Это сразу мне подсказало, что нам в церковь не попасть, так как теперь это уже не заброшенная церквушка, а государственный музей».