Всегда хотелось, чтобы Пушкин и Лермонтов встретились, чтобы произошло это необходимое, закономерное событие. Поэт Павел Григорьевич Антокольский привел не Лермонтова к Пушкину, а Пушкина к Лермонтову. Привел в этот дом, в эту комнату, в те минуты, когда Лермонтовым были написаны те самые шестнадцать строк к стихотворению «Смерть поэта», которым суждено было потрясти Россию.
«За окном крутился синий ночной снег. Тусклые фонари раскачивались, дребезжа, а по их полосатым столбам плясали желтые блики. А дальше был туман, ледяное пространство, непробудный сон. И такая настороженно-звонкая тишина стояла, что Лермонтов услышал шум крыльев. То летело, спешило, как всегда, и звало его за собою время… Он отошел от окна и тотчас же понял, что к нему явился еще один гость. Но Лермонтов не был удивлен, — именно такого гостя и ждал он. А тот остановился в дверях и доброжелательно, даже весело улыбался. Он поставил на пол цилиндр, бросил в него белые перчатки, прислонил к углу трость. Он был строен и чуть выше хозяина. Сквозь него просвечивала не только стена и вся анфилада комнат за нею, но и снежные поля с куполами далеких церквушек, и темные ели, и серое небо. Лермонтов был счастлив.
…
— Наконец-то. Все-таки я вижу тебя невредимым. Наконец-то все прояснилось. Никакой Черной речки не было.
— Милый друг, — ответил Пушкин. — Черная речка была, смертельная рана тоже была, и отпевание в Конюшенной церкви, и все остальное, вплоть до могилы в Святых Горах, — все это не шуточное дело. Это и есть жизнь — моя и твоя, Михаил Юрьевич. Неужто мы скроем друг от друга правду?
Пушкин присел к столу. Лермонтов сел напротив. Старший печально смотрел на младшего и продолжал:
— Все ясно и без слов. Я пришел к тебе. Ты меня видишь. В этом нет обмана. И это гораздо важнее любых высоких речей.
Да, да, твой приход такое благодеяние, которого я не смел и желать. Правда ведь?
— Разумеется, так. Но слушай. Ты дорого поплатишься за стихи, сочиненные только что. Жизнь твоя разбита. Правда, ты прославишься, как никогда и не мечтал. Но никакая слава не принесет тебе счастья. Счастья нет для таких, как мы. Главное в нашей жизни это смерть и все, что следует за нею. Твоя смерть уже не далека, и она будет похожа на мою…»
Через потолок в комнате у Дины Афанасьевны Васильевой протянулись большие трещины. И через ангелов.
— Сыплется потолок. Трескается, — сказала Дина Афанасьевна. — Трамваи близко ходят. И много их. Я, конечно, понимаю: людям ездить надо.
Трамваи проходили близко и очень железнодорожно гремели. Давно не ремонтированные потолки и стены трескались, разрушались. Но ничего не поделаешь — жизнь современного города. Хотя можно было бы, конечно, поделать — поставить дом на капитальный ремонт: все-таки Михаил Юрьевич Лермонтов.
— В доме были камины. Я их застала. Из красного кирпича с отделкой. Большие. Разобрали на стройматериалы.
— Кто разобрал?
— Неведомо кто. Понадобились, и все тут.
Открылась дверь, и тихонько протиснулся в коротких штанах, в клетчатой рубашке, один чулок приспустился, маленький рыжий мальчик с неровно подрезанной челкой.
— Мой друг Рома, — сказала Васильева.