Мальдивы по-русски. Записки крутой аукционистки

Павел счастливо засмеялся, и я поняла, что он вновь переживает момент своего феерического триумфа. Наблюдать за его эмоциями было не только приятно – полезно! То, что он собирался рассказать дальше, я уже знала: успела, суша голову, заглянуть в Интернет.

* * *

Первой торговали «Дурь». Цена от сорока тысяч объявленных скакнула сразу в пять раз. И уже было опустился вещий молоток, да тут кто-то, представлявший анонимного коллекционера, удвоил цену, и мухомор чуть не ушел за четыреста тысяч. Именно «чуть». Потому что первый претендент и не подумал сдаваться, дотянул до последнего взбрыка молотка и – удвоил еще раз! Восемьсот тысяч стали окончательной ценой сюрреалистической «Дури».

Следом торговали одуванчики. Пейзаж, оказывается, назывался «Прошлым летом в Чурилке». Чурилка же значилась исторической родиной мастера, где он под патронажем деда и бабки провел лучшие годы отрочества. После успеха «Дури» одуванчики сразу взлетели в десять раз! И добрались, при начальной стоимости лота в семнадцать тысяч, до ста семидесяти, потом до пятисот, а в момент прощального стука молотка они стоили уже девятьсот пятьдесят тысяч.

Кстати, когда я читала об этом эпизоде Sotheby's, в мою предприимчивую голову закралась чудовищная мысль: а не за эту ли картинку я должна была торговаться на аукционе? Поскольку заявочной карточки у меня на руках не было, этот вопрос остался невыясненным, но что-то, верно моя звериная интуиция, подсказывало: именно на этом лоте я должна была продемонстрировать свою финансовую несостоятельность.

То есть слава неизвестному вору? Кто знает, как я повела бы себя, войдя в раж на таких-то сумасшедших торгах? Сумела ли бы вовремя остановиться? А если нет? Азарт – товарищ непредсказуемый. Вон что он с миллиардером Дацаевым в Монако сотворил. Видели, знаем.

– Паш, а что ты почувствовал, когда понял, что стал сенсацией Sotheby's? – Моя профессия не давала мне безмятежно наслаждаться общением с великим мастером.

– Не поверил! Как-то устал дико. Будто неделю не спал. Тут же перед компьютером и уснул.

– И долго спал?

– Минут десять, наверное. А потом такой гвалт поднялся! Телефоны надрываются, дверной звонок аж хрипит – соседи по мастерской, художники, пришли. Ну и началось. Утром в субботу всех выпроводил – и в салон, преображаться. Записку оставил: уехал, дескать, за город.

– Так ты теперь миллионер?

– Нет, конечно! Работы-то у меня «Гелеос» купил, он и выставлял. Я свои копейки за них уже поимел. Но теперь, ясно, умнее буду. Сегодня в почту заглянул, уже куча заявок от галерей. На все мои работы. Даже на ненаписанные.

– Здорово! Кем ты был до Sotheby's? Чудаком-маргиналом? А теперь ты мировая величина, герой мейнстрима. Гамлет мировой арт-сцены.

– Отлично говоришь, Даш, будто в журнале про себя читаю.

– В газете, – поправила я. – Я о тебе в газете напишу. А потом еще и программу на телевидении сделаю. Только чур право первой ночи!

– Даш, я. – Павел откровенно смутился. Видно, не очень еще привык к славе.

– В смысле, ни с кем из журналистов больше не общайся. Ты мой, и только мой. – Я кокетливо погрозила пальцем. – Понял?

– Понял, – облегченно выдохнул он.

– Сделаем Уорхола, Паш? – подмигнула я. – Не слабо?

– Неслабо, Даш, – честно и искренне ответил он. – Уорхол – вчерашний день. Вот я твой портрет напишу. Побьем рекорд «Доры Маар с кошкой»! Вместе поедем на Sotheby's!

Про Дору с кошкой я тоже знала. Девяносто пять миллионов двести тысяч долларов получил за нее Sotheby's пару лет назад. И купил, кстати, эту работу Пикассо неизвестный коллекционер из России. Когда я про это прочла, сердце мое исполнилось трепетной гордости за страну: не только в гостиной братьев Шпенглеров красоваться полотнам великого мастера! Наши тоже не лыком шиты! Хоть и не известно пока, кто именно.

Но вот предложение Паши написать меня в том же ключе. Перед моими глазами всплыла эта красотка.

То, что Дора Маар при жизни была красоткой, у меня лично сомнений не вызывало. Ну, не полюбил бы Пикассо страхолюдину! С другой стороны, любвеобильность великого Пабло известна всем образованным людям. Может, для разнообразия и уродиной соблазнился? Портретов этой Доры Маар – не счесть! Я, например, отлично помню, что в альбоме репродукций у родителей есть несколько ее голов, набросков, эскизов. Вообще-то довольно долго он с ней валандался! И в тридцатые годы, и в сороковые.

А этот портрет проданный, с кошкой, написал в сорок первом.

Дора на нем – туши свет! В нормальном овале лица – один глаз и рот. Второй же глаз вместе с носом – на отлете, сбоку. Я эту картину очень хорошо помнила, мой просвещенный родитель именно по ней растолковывал мне, что значит абстракционизм. А, да, у нее еще ухо под самым глазом на щеке. Кошка за плечом, мелкая, черная, вообще безглазая. И вся эта Дора – сплошной излом, сплошные углы и извращения.