Маленькая белая лошадка в серебряном свете луны

– Тогда все в порядке, – удовлетворенно сказала Мария. – Теперь я пойду займусь завтраком, а после завтрака – спать, спать, спать.

– Не похоже, чтобы тебе это было нужно, – заверил ее дядюшка. – Никогда не видел, чтобы так свежо выглядели после такой ночи.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Мария проспала почти весь этот день и всю следующую ночь, а наутро ей было невероятно трудно сосредоточиться на занятиях. Трудно было, кроме того, умиротворить мисс Гелиотроп, которая была полна ярости по поводу ее не укладывающегося ни в какие рамки поведения.

– Все в полном порядке, мисс Гелиотроп, – твердила она. – Как только сегодняшняя встреча за чаем пройдет и пройдет мирно, я вам все объясню.

– Но кто придет на этот таинственный чай? – спросила мисс Гелиотроп.

– Кроме нас самих, Старый Пастор, одна очень несчастная леди, один очень злой человек и тот самый маленький мальчик, с которым я играла в Сквере в Лондоне.

– Но, моя дорогая Мария, я уже говорила тебе и снова скажу, что такого существа нет в природе! – воскликнула бедная мисс Гелиотроп.

– После сегодняшнего чая вы больше такого не скажете, – заявила Мария.

– Несчастная леди и злой человек! – сказала мисс Гелиотроп. – Все это звучит совершенно неподобающе.

– Но сегодня вечером она будет счастлива, а он подобреет, – объяснила Мария. – Кроме того, Мармадьюк Алли все знает о моей вечеринке.

– Это хорошо, если Мармадьюк Алли все знает, – приободрилась мисс Гелиотроп. Она теперь была высочайшего мнения о Мармадьюке, преклоняясь перед тем, как он потрясающе ведет домашнее хозяйство, и перед тем, как милостиво он разрешает ей заниматься в доме всем, что нуждается в штопке и починке.

После обеда Мария отправила мисс Гелиотроп в свою комнату с наказом оставаться там, покуда ее не позовут, а Дигвида к воротам поджидать сэра Бенджамина и провести его в дом тихо, не звоня в колокольчик. Еще Дигвиду была дана инструкция отвести сэра Бенджамина в его комнату с завязанными глазами и сказать ему, чтобы он тоже оставался там, пока его не позовут. Потом они с Мармадьюком собрали всех зверей, чтобы те помогли им в приготовлении счастливой развязки, и все – Рольв, Виггинс, Захария, Тишайка и Барвинок – потрудились на славу. Мармадьк запротестовал против того, чтобы привести Барвинка прямо в дом, но тот поднялся по ступенькам и стал у открытой парадной двери, так что ему было видно все, что происходило внутри. Можно быть уверенным, что участие Виггинса в общих заботах не стоило упоминания, но Виггинс сегодня выглядел так необычайно красиво, что всякий забывал, что его поведение не всегда соответствует его красоте.

Тут появился Робин, его простая деревенская одежда была тщательно вычищена, башмаки отполированы до зеркального блеска, зеленое перышко на шляпе весело колыхалось, а круглое розовое лицо, счастливое и взволнованное, так и сияло от мыла и воды.

– Старый Пастор уже идет, а мама будет в дальнем конце розария в половине пятого, – заверил он Марию. – Она обещала. Нелегко мне было получить это обещание, но в конце концов она обещала.

– Спасибо, Робин, – сказала Мария. – Ты не сердишься, что я закончила дело без тебя?

– Уже нет, – весело заверил ее Робин. – Тем более, что ты мне все расскажешь об этом.

– Я тебе все расскажу, когда мы будем готовы к приему, который устраиваем, – ответила Мария. – Всю жизнь я буду тебе рассказывать все и обо всем.

– И я тоже, – сказал Робин. – Если бы я не задавал тебе так много вопросов, что бы хорошего было в этой жизни?

И они принялись за работу. Рольв с огромной корзиной в зубах помогал Марии и Робину переносить в дом герани из маленькой комнатки Мармадьюка. Их было куда больше, чем сначала показалось Марии. Они с Робином заполнили гостиную, расставили их на подоконнике, так что если глядеть из розария, окно должно было казаться сплошь розовым, наполнили большую залу и окна комнатки в башне, где спала Мария. Потом они помогали Мармадьюку Алли накрывать к чаю в большой зале. Накрытый стол выглядел потрясающе, в центре стояли свечи, перемежающиеся вазами с самыми красивыми геранями, стояли лучшие фарфоровые чашки, блюдца и хрустальные бокалы, а все яства были разложены на серебряных блюдах. Чай в серебряных чайниках и огромные кувшины с подогретым кларетом Мармадьюк собирался принести попозже.

Мария поднялась к себе переодеться в самое лучшее платье, в ее лондонский на'ряд, который она еще ни разу не надевала в Лунной Усадьбе. Это было кремовое шелковое платье, расшитое голубыми незабудками. В нем был большой карман, и туда она спрятала маленькую книжечку в обложке цвета гелиотропа, которую взяла почитать у Старого Пастора в тот день, когда первый он разрешает ей заниматься в доме всем, что нуждается в штопке и починке.