Маленькая Фадетта

— Фадетта, Фадетта, так нехорошо говорить! — сказал Ландри. — Ведь вы сами смеялись надо мной, показывая, что вы меня любите, а сами ненавидите.

— Как, — воскликнула она грустно. — Что я вам показывала? Я предлагала вам братскую дружбу; она была бы вам приятнее, чем дружба вашего близнеца, потому что я не ревнива. Ведь я старалась помочь вам, а не помешать вашей любви к Маделон.

— Это правда, — сознался Ландри, — ты воплощенная доброта и я не смею упрекать тебя. Прости меня, Фаншон, позволь мне любить тебя, как я умею. Конечно, моя любовь к тебе не будет так спокойна, как к близнецу и сестренке Нанетте, но обещаю тебе, что никогда не поцелую тебя без твоего разрешения, если это тебе неприятно.

Ландри пришел к заключению, что Фадетта любила его дружески и мирно, он никогда не был пустым хвастунишкой. Он так стеснялся с Фадеттой, точно не слыхал её разговора с красивой Маделон.

За то маленькая Фадетта была проницательна; она догадалась, что Ландри безумно в нее влюбился, и это сознание наполнило её душу таким блаженством, что в первую минуту она обомлела. Но она дорожила своим легко приобретенным счастием и потому не сдавалась сразу, не желая охлаждать Ландри слишком быстрой победой. Он просидел с ней до ночи и все не мог с ней расстаться; он еще не смел напевать ей любовные речи, а довольствовался тем, что смотрел на нее и слушал её голос. Он забавлялся с скакуном, который бегал недалеко от сестры и скоро к ним присоединился. Ландри ласкал его и скоро заметил, что бедный мальчик был не зол и не глуп с теми, кто был добр к нему. За один час он так освоился и привык к близнецу, что целовал его руки и называл его «мой Ландри», как и сестру звал «моя Фаншон». Ландри почувствовал к нему нежность и сострадание; он находил, что напрасно презирали бедных детей, которые нуждались в ласке и любви, чтобы сделаться лучше и добрее.

С этого дня ежедневно Ландри видел маленькую Фадетту; если он встречал ее вечером, ему удавалось поговорить с ней; за то днем она не могла останавливаться долго, но он все-таки радовался возможности поглядеть на нее и перекинуться с ней несколькими словами. Она все так же хорошо одевалась и вела себя тихо, вежливо разговаривая со всеми; это нельзя было не заметить, и постепенно переменили с ней тон и обращение. К ней перестали придираться, так как она стала благоразумна и перестала дразнить и насмехаться над всеми.

Но общее мнение не меняется, к сожалению, с такой быстротой, как наши решения; довольно много времени прошло, пока общее презрение к ней обратилось в уважение, и отвращение заменилось благосклонностью. Позже вы узнаете, как постепенно произошла эта перемена, а в настоящее время не придавали большего значения хорошему поведению Фадетте.

Несколько добрых стариков и старушек иногда судили и рядили детей и подростков, сидя под старыми орешниками; эта молодежь выросла на их глазах и они считали себя как бы их родителями. Они глядели, как некоторые танцевали, а другие играли в кегли, и рассуждали о них.

— Вот из этого выйдет храбрый солдат, он отлично сложен и его не освободят от военной службы; этот пойдет в отца, он такой же сообразительный и умный, за то вот тот наследовал спокойствие и рассудительность матери. Молоденькая Люсетта будет со временем хорошенькой служанкой, а толстая Луиза многим придется по вкусу. Дайте подрасти Марион, увидите, как она с годами поумнеет.

Когда приходила очередь маленькой Фадетты, то про нее говорили так:

— Посмотрите, как торопится она убежать, она не хочет петь и играть с прочими. Вероятно, она очень сердита на детей, что они ее растрепали за танцами. Теперь она иначе причесывается и стала не хуже других.

— Заметили вы, как она с некоторых пор побелела? — говорила мать Кутюрье. — Прежде её кожа смахивала на утиное яйцо, столько на ней было веснушек; теперь, когда я видела ее вблизи, я нашла ее такой бледной и беленькой, что спросила: нет-ли у неё лихорадки? Может быть, она и выровняется со временем: часто дурнушки хорошеют в семнадцать и восемнадцать лет.

— Потом они умнеют с годами, — продолжал отец Нобэн, — начинают наряжаться и хорошеть. Давно бы пора заметить сверчку, что она не мальчик. Все мы думали, что она пойдет по стопам матери и осрамит весь наш округ своим поведением. Но довольно с неё этого примера; вы увидите, что она исправится и будет вести себя хорошо.

— Давай Бог, — сказала мал Куртилье, — а то не годится девушке быть сорванцом. Я тоже надеюсь на Фадетту; намедни я ее встретила, она приветливо со мной поздоровалась и спросила, не лучше-ли мне? А раньше она постоянно бегала за мной и передразнивала мою хромую походку.

— Эта девочка не злая, а просто шалунья, — говорил отец Генри. — Я знаю, что у неё доброе сердце; она часто возилась, из любезности, с моими внучатами, когда дочь бывала больна. Она с ними нянчилась так хорошо, что они в ней привязались и не хотели расстаться.

— Правда, что я слышала, — продолжала мать Кутюрье, — будто один близнец отца Барбо в нее влюбился с праздника св. Андоша?