Маленькая хозяйка большого дома. Храм гордыни (сборник)

– То есть как же, – так, гм… – запнулся мистер Слокум и взглянул на товарищей.

– Мы спросили бы вас, на что они вам нужны, – ответил мистер Крокетт.

– А что, – очень медленно проговорил Дик, глядя мистеру Крокетту прямо в глаза, – если бы я вам ответил, что, к сожалению, я не хочу этого объяснять.

– В таком случае вы бы их не получили, – ответил мистер Крокетт так поспешно, что в его словах послышалась некоторая доля резкости, точно он выстрелил своими словами.

Дик медленно склонил голову, как бы давая этим словам глубже запасть в свое сознание.

– Но ведь, друг мой, – торопливо вмешался мистер Слокум, – вы, конечно, понимаете, что вы слишком молоды, чтобы тратить деньги бесконтрольно. Распоряжаться ими для вас должны мы.

– Вы хотите сказать, что без вашего разрешения я и одним пенни пользоваться не могу?

– Ни одним пенни, – отрезал мистер Крокетт.

Дик задумчиво кивнул головой и пробурчал:

– Да, понимаю.

– Конечно, само собой разумеется, у вас будут карманные деньги, – сказал мистер Дэвидсон. – Ну, скажем, доллар или два доллара в неделю, а когда вы подрастете, они будут все увеличиваться, так что к тому времени, когда вам будет двадцать один год, вы безусловно будете вполне в состоянии, конечно, при некотором руководстве, самостоятельно распоряжаться своими деньгами.

– А до тех пор, пока мне не будет двадцати одного года, я со своими двадцатью миллионами не могу получить себе и сотни долларов, чтобы распорядиться ими по-своему? – смиренно спросил Дик.

Мистер Дэвидсон хотел смягчить ответ, но Дик прервал его и продолжал.

– Насколько я понимаю, я не могу тратить денег, не получив на то вашего общего согласия?

Опекуны все трое утвердительно кивнули.

– Значит, что мы вчетвером решим, то и войдет в силу?

Опекуны снова подтвердили.

– Так вот, я хотел бы сейчас получить сто долларов, – заявил Дик.

– На что? – спросил мистер Крокетт.

– Это я могу вам сказать, – ответил мальчик твердо. – Чтобы путешествовать.

– Вы пропутешествуете в постель сегодня вечером в половине девятого, – резко возразил мистер Крокетт, – и никаких ста долларов вы не получите. Дама, о которой мы вам уже говорили, приедет сюда к шести часам. Вам известно, что вы будете на ее ежедневном и, если так выразиться, ежечасном попечении. В половине седьмого вы, как всегда, будете обедать; она будет есть с вами и следить за тем, чтобы в положенный час вы ложились спать. Мы уже говорили вам, что она заменит вам мать: она будет наблюдать за тем, чтобы ваши уши были чистые, шея вымыта.

– И чтобы в субботу вечером я принимал ванну, – с преувеличенной скромностью закончил за него Дик.

– Вот именно.

– Сколько же вы, то есть сколько же я плачу этой даме за ее услуги? – спросил Дик озадачивающим, сдержанным тоном, вошедшим у него в привычку и испытанным на себе его школьными товарищами и учителями.

Тут мистер Крокетт впервые откашлялся, прежде чем ответить.

– Ведь я ей плачу, не правда ли, – настаивал Дик, – из тех самых двадцати миллионов?

– Он – в отца, – заметил про себя мистер Слокум.

– Миссис Соммерстон, или, как вы ее называете, «эта дама», получает сто пятьдесят долларов в месяц, то есть тысячу восемьсот в год, – сказал мистер Крокетт.

– Это выброшенные деньги, – вздохнул Дик. – И к тому же при полном пансионе.

Он поднялся со своего стула, этот тринадцатилетний аристократ – аристократ не по рождению, не по наследству, а по воспитанию во дворце на Нобском холме. Он был в эту минуту так горд и высокомерен, что его опекуны тоже невольно поднялись со своих кожаных кресел. Но он не напоминал маленького лорда Фаунтлероя; здесь все обстояло сложнее. Он знал, что жизнь человеческая многолика. Недаром на первом месте оказалась Мона Санвинетти. Недаром он дрался с Тимом Хэгэном, пока не разделил с ним власти над школьным двором. Рожденный отцом, пережившим бешеную золотую лихорадку сорок девятого года, он был подлинным аристократом и вместе с тем демократом, прошедшим народную школу. Своим молодым, еще незрелым умом он уже постиг разницу между знатью и простонародьем; он обладал громадной силой воли и спокойной уверенностью в себе, совершенно непонятной трем пожилым джентльменам, в руки которых была отдана его судьба и которые обязались увеличить число его миллионов, а из него самого сделать порядочного человека по своему образу и подобию.

– Благодарю вас за доброту, – сказал Дик, обращаясь ко всем троим. – Надеюсь, мы как-нибудь уживемся. Разумеется, эти двадцать миллионов принадлежат мне и, конечно, вы обязаны сохранить их для меня, так как я в делах ничего не смыслю.

– Они в наших руках еще вырастут, дружок. Они будут целы, мы их поместим в благонадежные солидные бумаги, – заверял его мистер Слокум.

– Но только, пожалуйста, без спекуляций, – наказал Дик. – Папе везло, но я слышал, он говорил, что теперь времена изменились и что сейчас нельзя уже рисковать, как прежде.