Маленькая хозяйка Большого дома. Храм гордыни

— И отвечу, — сказал Дик. — Я не убил бы Паолу и вас не убил бы, Лео. Надо вести игру честно, от риска не уклоняться. Что бы я ни переживал в душе, я бы вас благословил, дети мои. Но все же… — он остановился, и по смешливым морщинкам в уголках глаз можно было угадать, что сейчас он настроился весело, — про себя я бы подумал: «Лео совершает жестокую ошибку, — ведь он Паолу не знает».

— Она мешала бы ему созерцать звезды, — улыбнулся Терренс.

— Нет, нет, Лео, я не стала бы мешать, обещаю вам! — воскликнула Паола.

— Напрасно обещаете, миссис Форрест, — уверил ее Терренс. — Во-первых, вы бы и не могли иначе; к тому же такое поведение являлось бы вашей прямой обязанностью, и, наконец, да будет мне позволено высказаться как авторитету: когда я был молод и влюбчив, мечтал о женщинах и заглядывался на звезды, то самым большим для меня счастьем было, если женщина, которую я боготворил, отрывала меня от отвлеченного созерцания.

— Смотрите, Терренс, — воскликнула Паола, — если будете говорить еще много таких же милых речей, то я возьму и убегу в автомобиле с вами и Лео!

— За чем же дело? — галантно отозвался Терренс. — Только, когда будете складывать ваши тряпки, оставьте место и для нескольких книг, чтобы нам с Лео было чем заняться в свободное время.

Завязавшаяся вокруг Лео словесная перестрелка постепенно затихла, и Дар-Хиал с Хэнкоком принялись за Дика.

— Что вы называете честной игрой? — спросил его Дар-Хиал.

— То же самое, что я говорил, и то же, что сказал и Лео, — ответил Дик, учитывая, что с Паолы уже давно как рукой сняло и скуку и раздражение и что она слушает с почти жадным вниманием. — На мой взгляд, — продолжал он, — и при моем характере не придумаешь большего душевного страдания, чем целовать женщину, которая только терпит ваш поцелуй.

— А что, если бы она вас обманывала ради прошлого, или из страха огорчить вас, или из жалости к вам? — доискивался Хэнкок.

— На мой взгляд, это было бы непростительным грехом с ее стороны, — отвечал Дик. — Тут она играла бы нечестно. Я представить себе не могу, какое может быть удовлетворение в том, чтобы удерживать любимую женщину хоть на одну минуту больше, чем ей самой того хочется. Где же тут была бы справедливость? Лео совершенно прав — пьяный слесарь способен кулаками разбудить и удержать любовь своей подруги, существа такого же ординарного, как и он сам. Но мужчина более возвышенного типа, мужчина, одаренный хоть тенью разума, хоть проблеском духовности, не способен коснуться любви грубыми руками. Как и Лео, я бы всячески облегчил женщине ее путь и был бы с нею очень нежен.

— А что же в таком случае будет с единобрачием вашей западной цивилизации? — спросил Дар-Хиал.

— Значит, вы стоите за свободную любовь? — ввернул вопрос и Хэнкок.

— На это я отвечу одной избитой истиной, — сказал Дик. — Несвободной любви не бывает. Любовь есть любовь, поскольку она свободна. Конечно, не забывайте, что я говорю исключительно с точки зрения человека высшего типа, и пусть эта точка зрения и будет вам ответом, Дар-Хиал. Большинство людей необходимо приковывать к закону и труду с помощью единобрачия или какого-либо другого сурового и непреклонного института. Громадное большинство человеческого рода недостойно свободного брака и свободной любви. Для них свободная любовь означала бы просто свободу распущенности. Лишь только те нации достигли высокого уровня, которые сумели подчинить инстинкты народа, удержать их в дисциплине и порядке под влиянием идеи Бога и государства.

— Вы, значит, не признаете брачных законов, — переспросил Дар-Хиал, — но для других вы их допускаете?

— Признаю для всех. Необходимость законного брака диктуется детьми, семьей, карьерой, обществом и государством. По той же причине я признаю и развод. Ведь все мужчины и женщины способны любить больше одного раза; у всех старая любовь может умереть, а новая родиться. Государство не властно над любовью, как не властны над ней ни мужчины, ни женщины. Влюбится человек — тут ничего не поделаешь. Он оказывается перед ней, трепещущей, вздыхающей, поющей, захватывающей любовью. А с распущенностью государство обязано бороться.

— Ваше представление о свободной любви что-то уж очень сложное, — заметил Хэнкок.

— Вы правы, но и человек, живущий в обществе себе подобных, — существо очень сложное.

— Но есть мужчины, которые не смогли бы жить без своей возлюбленной, — вдруг удивил всех Лео. — Умри она — умерли бы и они, как и если бы она, живая, полюбила другого.

— Ну, что же! И пусть умирают так же, как они умирали и до сих пор, — угрюмо ответил Дик. — В их смерти никого винить нельзя. Так уж мы созданы, что сердца наши иногда заблуждаются.

— Но мое сердце никогда бы не заблудилось, — гордо заявил Лео, не подозревая, что его тайна известна всем, сидевшим за столом. — Я бы никогда не мог полюбить дважды.