Маленькая книга жизни и смерти

Да: но мне лучше посмотреть в лицо ещё и тому факту, что с каждой новой свечкой, зажигаемой на моём именинном пироге, в моей жизни гаснет какой-нибудь старый огонёк. Я сильно теряю в быстроте реакции, хуже запоминаю имена, лица, даты и недавние происшествия, гораздо меньше стремлюсь (менее способен?) следить за текущими событиями и последними новостями в мире искусства, науки и развлечений, гораздо меньше жажду попробовать новый образ жизни и новое мировоззрение, и в целом только счастлив всё больше и больше отставать от времени. Всё это, и не только это, правда. Но так ли уж это плохо для подобающего мне в это время моей жизни дела? Эти способности, которые у меня «иссякают» по мере приближения старости, — я отказываюсь от них как от чего-то недоступного или они действительно недоступны и не нужны мне сейчас? Просто ли я посвистываю в темноте, чтобы отогнать страх смерти и не дать упасть настроению? НЕТ! Эти явные потеря за потерей — как раз то, что нужно. Учитывая эту заключительную цель моей жизни — которая состоит в том, чтобы открыть Единого, бессмертной жизнью которого и есть в действительности моя жизнь, насладиться Им и быть Им, — каждое кажущееся препятствие оказывается посланным Богом благословением, подарком от Меня самому себе.

Это в целом суммирует мой опыт на данный момент. Что касается моей оставшейся жизни, о ней, конечно, не мне судить. Никто не может быть уверен, что ему удастся ускользнуть от старческого слабоумия. Но я убеждён, что нетронутой остаётся одна существенная вещь, которую возрастающая немощь тела и ума бессильна забрать у меня, — и это не-вещь, не-тело и не-ум, это сознательная пустота, которая моя прямо сейчас и которая была самой сутью меня всё это время[13]. Даже если безостановочная программа, показываемая на этом пустом Экране, совсем «сойдёт с ума» (не более чем в наших ночных снах, в конце концов), Экран всё равно останется точно тем же, незапятнанным, совершенным. Мир, который начал историю Д. Е. Хардинга где-то восемь десятков лет назад как безграничный хаос и постепенно так искусно привёл себя в порядок, постепенно (или не столь постепенно) приводит себя в беспорядок и снова становится хаосом. Называйте это безумием или старческим маразмом, не меня. У миров есть привычка вести себя так, и их нужно за это прощать. Временная симметрия такого рода принадлежит их естественной истории. Они приходят, окружённые хаосом. Но не Я. Моя истинное Я не является ни упорядоченным, ни неупорядоченным, не приходит и не уходит, не имеет истории — естественной или сверхъестественной. Я есть вне времени.

5. Подъём: заключение

В этой главе мы рассматривали некоторые пути, ведущие к той Смерти, что открывается в Вечную Жизнь.

Они начинаются как ряд (на вид) более или менее несовместимых дорог, но идут дальше и сходятся в одной точке, когда приближаются к вершине, их общей цели. Но, увы, они также становятся круче. Вследствие чего ищущие замечают, что движутся медленнее или останавливаются на различных этапах этого пути; и очень, очень немногим (как оказывается) удаётся взобраться или вскарабкаться на самую вершину. Какие бы традиционные названия эти ищущие ни давали Концу, к которому они стремятся, этому Пику всех высших переживаний — будь то Единение с Единым, полная Богореализация, совершенное Просветление, Нирвана, окончательное Освобождение и Пробуждение от времени и смерти к Вневременному и Бессмертному, — он остаётся невообразимым, непредставимым даже примерно. На этих высоких, но всё же недостаточно высоких уровнях манящая Вершина столь же вне поля зрения, сколь вне пределов досягаемости. Её можно только принять на веру. Тревожный вопрос остаётся без ответа: сколько времени занимает эта попытка подъёма? Каковы шансы человека добраться до вершины в этой жизни? Или в следующих нескольких жизнях — если таковые будут? Или хоть когда-нибудь добраться?

У меня, конечно, нет возможности говорить в отношении вас или кого-то ещё, но в отношении себя я должен признать, что по меньшей мере поздние этапы этого восхождения слишком круты. Я плохо переношу такую высоту; и я нахожу, что уклон, поначалу такой лёгкий и приятный, становится в конце концов невозможным.