Маленькая ложь

Изможденная и уставшая от мужского натиска и всех ласк Олега после страстной ночи, я даже не заметила, как заснула, а когда проснулась, резко села в кровати. Оглядевшись по сторонам, я с трудом различила, что нахожусь в собственной спальне одна. На тумбочке стояла видео-няня, а изображение показывало картинку спящего малыша. Откинувшись на подушки, я лежала так еще какое-то время, осмысливая все, что случилось между мной и бывшим мужем прошлой ночью, и решив, что ничего страшного не произошло, поднялась на ноги и направилась в ванную комнату. Одна ночь еще ничего не значила. Это не повод возвращать все на круги своя. Моя слабость и безволие мне еще дорого в итоге обернутся… И будет лучше для нас же двоих, если я сделаю вид, что ничего не было.

Я взяла в руки телефон и позвонила слесарю, чтобы узнать возможно ли заменить замки в квартире, а после набрала маму и отправилась в детскую будить сына.

25

Я готовила завтрак на кухне, когда в дверь позвонили. Взяв малыша на руки из стульчика, чтобы не оставлять одного, я прошла в прихожую и увидела в глазок сначала огромную охапку разноцветных цветов, а уже потом лицо незнакомого мужчины.

— Доставка цветов, — сказал незнакомый голос.

Я открыла дверь и расписалась за букет. Он был таким большим, что я попросила курьера отнести его в гостиную. Мои любимые тюльпаны. Разноцветные. Их было так много, а мне даже не во что их было поставить. Проводив курьера, я вернулась в гостиную, смотря на эту кричащую красоту. Пришлось отнести цветы в ванную комнату и попросить Рому, чтобы он купил какую-нибудь емкость под них. Будет жаль, если такая прелесть погибнет.

Набрав короткое сообщение Олегу «Спасибо», я вернулась к нашему завтраку с сыном. Но то и дело смотрела в маленькое личико ребенка. Даня так был похож на отца: тот же разрез глаз, цвет волос и высокий лоб. Интересно, что испытывал Олег, когда смотрел на своего ребенка? Такую же нежность и безграничную любовь, как и я? Возможно как-нибудь потом я об этом у него спрошу…

Весь день я провела дома и ждала новостей от мамы, ее с обеда должны были перевезти в клинику в центре Москвы и по-новой начать полное обследование. Ее телефон был недоступен, а мой все время молчал. Ближе к вечеру я пришла в гостиную и заснула на диване под тихий говор Тамары Максимовны, которая рассказывала сыну сказку. На мне, по-видимому, сказались последствия бессонной ночи и волнение за маму. Об Олеге я старалась не думать и не вспоминать, но это получалось плохо, особенно, когда я заходила в гостиную и натыкалась глазами на яркий букет.

Бывший муж не приехал этим вечером, но написал сообщение, что его командировка затянулась на несколько дней. Тем лучше для меня, потому что я не хотела его видеть. Внутри царил хаос, а я попросту боялась этой встречи. Мне необходимо было время, чтобы успокоиться, остыть.

Когда и на следующее утро я не смогла дозвониться до мамы, то позвонила Роме и попросила отвезти меня в клинику. Как могла, я гнала от себя прочь плохие мысли, но они крепко засели внутри, а мое предчувствие еще ни разу меня не обманывало.

Лечащего врача мамы я нашла быстро. О ее состоянии мне толком никто и ничего не сказал, сама же мама выглядела очень бледной и уставшей, и словно находилась в забытье. Я дождалась Игоря Борисовича с операции и прошла за ним в его кабинет. Седовласый мужчина в годах, с большими серыми глазами несколько минут смотрел медицинскую карту мамы, которую она привезла с собой из Владимира, а затем с минуту смотрел в монитор и даже кому-то звонил. Я ничего не понимала из его слов и длинных терминов, но чувствовала, что с мамой все очень и очень плохо.

— Мне жаль, Валерия Михайловна, сделать мы ничего уже не сможем. Лечение на данном этапе невозможно.

— Что? — из меня словно вытащили позвоночник и я обмякла на стуле. В голове сильно зашумело, а во рту сделалось сухо.

— Да, опухоль в голове. Три месяца. Полгода максимум. Вы… не знали?

Мне стало нехорошо. Я схватилась руками за столешницу, а комната и лицо врача хаотично закружились перед глазами.

— Нет, мама ничего мне не говорила… — потрясенно прошептала я.

Повисло долгое молчание, врач снова вернулся к бумагам и долго их листал с серьезным выражением на лице.

— Ваша мать знала о заболевании. Она проходила обследование. Здесь все выписки и ее подписи об отказе госпитализации и лечения.

Почему она мне ничего не говорила? И как давно знала о своем заболевании? Поэтому настояла на том, чтобы мы попробовали наладить жизнь с сыном подальше от нее, чтобы я ничего не заподозрила? Теперь я, конечно, понимала все ее слова и намерения, чтобы рядом было надежное плечо, которое она рассмотрела в Сергее, но почему она ничего мне не сказала? Как она могла все решить одна? А я? Как могла ничего не почувствовать? Не заподозрить неладное?

— Мы назначим ей курс лечебной терапии. Возможно, ей станет лучше. Но полного излечения от недуга в данном случае ждать не стоит. Оно не наступит.

— А операция?