Маленькая ложь Бога

Марион добрых тридцать секунд не могла извлечь Ивуар из детского креслица, к которому та была крепко пристегнута, и за это время Лео успел вытащить из багажника две самые большие сумки.

Ну вот, сейчас.

Они стоят перед закрытой дверью. Лео стучит, ждет немного, стучит второй раз, уже громче, потом третий. В конце концов он звонит, и все трое ждут — напрасно. Лео отступает на несколько шагов, прикладывает козырьком руку к глазам, чтобы заслонить их от солнца, смотрит на окна второго этажа, надеясь, возможно, увидеть меня в одном из них. На лице у него проступает досада.

— Может, его нет дома? — спрашивает Марион.

— Да нет, машина-то здесь, смотри.

Лео кладет руку на дверную ручку, дергает ее несколько раз вверх и вниз, пытаясь открыть дверь, но дверь закрыта на ключ. Он уже немного нервничает, я вижу. Марион тоже понимает это и пытается его успокоить:

— По-моему, он у соседей.

— Может быть, хотя это странно, я говорил с ним вчера по телефону, и он ждал нас к половине третьего. Непонятно.

— Тогда что будем делать?

— У меня есть ключи, войдем внутрь и подождем его.

Если бы у меня еще было сердце, оно, наверно, чуть не выскочило бы из груди за эти секунды, пока Лео шарит по карманам, достает связку ключей и находит среди них ключ от моей двери, дубликат, который я заказал для него и специально попросил сделать красным, чтобы не путать с остальными.

Он вставляет ключ в скважину, поворачивает и широко распахивает дверь. Зовет меня:

— Папа?

Мне хочется ответить.

Он зовет снова, на этот раз громче:

— Папа, ты дома?

Да, сынок. Но не так, как тебе хотелось бы.

Он делает несколько шагов в сторону гостиной, Марион и Ивуар идут за ним.

И тут он видит меня.

— Папа!

Голос его срывается, как у подростка.

Он подбегает ко мне, встает на колени, переворачивает мое тело лицом кверху. Думаю, он сразу все понял, потому что он уже плачет.

Марион стоит остолбенев. Она держит Ивуар за ручку, но не уводит ее, не в силах пошевелиться.

Лео приподнимает мне голову, прикладывает ухо к моему рту и носу, но не слышит и не чувствует ни малейшего дыхания. Он оборачивается к Марион, но не может произнести ни слова.

Увидев, как по лицу Лео катятся слезы, Марион внезапно выходит из ступора: она берет Ивуар на руки, крепко прижимает к себе и несет обратно к машине.

— Мама, а что дедушка делает?

— Он спит, моя дорогая.

Она прячет головку девочки у себя на груди и проливает первую слезу. Затем повторяет, стараясь скрыть дрожь в голосе:

— Твой дедушка спит.

Лучше мне вернуться наверх. Мне слишком больно. Больно за них. И страшно. Страшно за сына. Я помню, как умерла мама, потом — отец… Когда остаешься сиротой, жизнь меняется. Она приобретает другой вкус, все становится иным, чего-то не хватает, даже в моменты величайшего счастья.

— Тяжело, не правда ли, дружище?

— Да, очень тяжело. Я даже не ожидал…

— Ну, хватит висеть над Рекой вниз головой. Вставай, пройдемся немного.

— Пройдемся? Куда?

— Никуда. Пройдемся, чтобы побыть вместе.

Без особой охоты я поднимаюсь. Все это странно и ненормально, и мне даже приходит мысль: не лучше ли, чтобы этого места вовсе не было.

В глубине души мне кажется, что теперь я предпочел бы, чтобы ложь Бога оказалась правдой.

— Теперь ты, конечно, лучше понимаешь, почему я сказал, что не стоит наблюдать абсолютно за всем… Ну на что тебе такое?

— Да, понимаю, но скажи честно, много ли умерших, которые теряют всякий интерес к тому, что происходит там, внизу? Которым наплевать, как живут их близкие?

— Нет, не много. Но такие есть.

— Что, есть умершие, которые не смотрят в реку? Никогда?

— Да, есть такие. А некоторые даже желают сразу покинуть Сад.

— Признаюсь, мне тоже это приходило в голову…

— Нет, когда я говорю «сразу», это означает действительно в тот самый миг, когда я их тут встречаю! Они даже разговаривать со мной не хотят!

— Неужели? Странно…

— Не так уж и странно, если поразмыслить…

Я слишком хорошо его изучил: в его словах есть какой-то подтекст. И этот взгляд искоса, это притворно отсутствующее выражение… Тут нечего долго и думать:

— Ты намекаешь на моего отца?

— Да, к примеру. Он покончил с собой в надежде исчезнуть насовсем, избавиться от переживаний, от чувств и, когда очутился здесь, потребовал, чтобы его немедленно отпустили. Он был совершенно подавлен.

— Ну, все же не так, как я. Напомню, что он выкинул эту штуку в мой день рождения…

— Знаю. Есть эгоистические поступки, которые трудно понять, потому что в их основе лежит гремучая смесь из отчаяния и любви… Ладно, я не собираюсь оправдывать действия твоего батюшки, знаю, что тебе пришлось тогда пережить.

— Со временем я оправился. Каждый латает в себе дыры как может. Начало было неважное, но после, ты ведь знаешь, я был счастлив. Благодаря Алисе и Лео я прожил хорошую жизнь… Ну и потом у меня был ты, конечно…

— И это было неплохо, а?

— Да. Тяжело иногда, даже слишком. Но все же хорошо.