Маленькая опера

Мы быстро вспомнили все нанесённые друг другу раны. Мы выскакивали из машины курить. Трижды произнесли слово «развод». Мы стали такими вежливыми друг с другом, что замёрзли лужи.

И при этом всём мы ехали в Нарву. Там нас разместили в лучшей гостинице, угостили лучшим рестораном, а мы всё равно молчали и смотрели в пол. Причём у меня была недовольная рожа, а у Лары прекрасные недовольные глаза. Наш мир – газон, плывущий на черепахе – шёл ко дну. Увлечённые обидой, мы не заметили, как согласились на экскурсию.

Александр – лучший экскурсовод мира. Он пришёл на работу в шлеме и в латах. За поясом меч, топор и кинжал. Завуч местной школы. Первым делом он взобрался на памятник и оттуда спрыгнул на меня.

– Вот так же чувствовали себя крестьяне, когда викинги прыгали на них с бортов своих боевых драккаров, – объяснил Александр, когда ко мне вернулось сознание.

У него полные карманы артефактов. Ларе он дал потрогать монеты и украшения, а мне – наконечники стрел и боевые топоры.

Потом Саша разыграл сценку «сожжение ведьмы на ратушной площади». Зачитал приговор, изобразил по очереди судью, толпу и ведьму.

Он кричал и мучился в огне так убедительно, что безлюдье центральной площади в этот солнечный день не казалось нам странным. Сашу слышно за три квартала. Каждое воскресенье, после его крика «сжечь ведьму», жители Нарвы говорят жёнам одинаковую шутку: «Смотри-ка, весь город тебя знает!»

Экскурсия набирала обороты. Мы сдали экзамены на средневекового сапожника, узнали стоимость коня, глушили рыбу каким-то бревном и строили крепость. Шли годы, началась война со шведами. Мы штурмовали редут от имени преображенского полка. Саша велел свинцовые пули держать за щекой. Также, за щёку следовало прятать деньги. Очевидный вывод, что Нарву населяли хомяки, Саша отверг.

Через три часа экскурсии началась Вторая Мировая. Пулемёт MG-42, мины, штыки и гранаты не поместились в Сашиных карманах, пришлось бежать к багажнику его авто. Отбивая атаки превосходящего противника, мы отступали к реке, потом наступали, целились в памятник. Пусть не сразу, но победили немцев. В опустевшем ноябрьском парке нас догнала милая женщина с усталыми глазами. Она сказал Саше: «Ну-ка домой, обедать! Попрощайся с ребятами!»

– Экскурсия окончена! – объявил Саша.

Мы с Ларой бросились обниматься. Столько пережили за 11 веков, какие газоны! Спасибо, что живые!

На прощанье Саша крикнул:

– В историческом смысле Нарва не хуже Лондона!

И помахал нам топором. Мы согласились. Глупо спорить с человеком, носящим в карманах краеведческий музей.

Ну и вот. Вчера устроитель моей английской гастроли попросил что-нибудь написать для лондонцев про их замечательный город. Я сразу сел и написал вот это.

* * *

Мать хотела, чтобы Полина иссохла и состарилась над учебниками. Но у Полины к 18 годам выросло всё для поцелуя. Срочно хотелось применить. Мать возражала. Она сама прикрыла однажды глаза в поцелуе, а когда открыла – 20 лет куда-то делись.

Полину сослали в Англию. Во фразе «языковой барьер» мать видела слово «барьер», в основном. А надо было – «языковой». И эта ошибка аналитического отдела стоила победы. Беседуя в одном баре о девичьей чести, Полина не смогла подобрать слов, вскочила на стол и танцем высказала недосказанное. И сразу получила ряд серьёзных предложений.

Полина выбрала молодого инженера Эндрю. Он работал на военном заводе. Его уволили раньше, чем он закончил фразу «моя русская невеста».

Он допускал, у Полины может быть мать. И она может приехать. Возможно даже, останется на ночь. Никуда не денешься, за красивыми ногами всегда следует какая-то неприятность. Во-вторых, канал «Дискавери» уверял: русским душно в Лондоне. Через день мать сбежит назад, к родным берёзкам и ручьям. Вот такой вот доверчивый человек Эндрю.

Он ожидал увидеть усталую женщину с добрыми глазами. Реальная мать оказалась крупней и глаза скорее безумные. Её не интересовала история страны. Она не хотела возвращаться в тайгу. Она превращала в тайгу всё, во что приехала. Начала с мелочей. Приготовила ряд блюд из несовместимых продуктов и заставила съесть. Высадила помидоры во дворе. Переставила мебель нелепейшим образом. Отодрала модные серые обои, прилепила оранжевые дули на зелёном фоне. Сказала, интерьер должен внушать оптимизм. Эндрю хотел спросить иронически, чем отличается мамин оптимизм от паранойи, но не решился.

Ещё мать пыталась сажать берёзы силами зятя. Канал «Дискавери» не говорил, насколько душно бывает Лондону вокруг одной единственной мамы.

Эндрю спросил у Полины:

– Как твоя матушка выдерживает тоску по Отчизне? И стоит ли так себя мучить?

– Дорогой, не сердись на неё, – ответила Полина. И закинула ногу на ногу. И дорогой перестал сердиться. За эти колени не жаль было ни Родины, ни принципов.