— Ты же слышала, — сказала она. — Так всегда. Я не могу говорить их слова. Они такие странные!
Она умолкла и благоговейно прибавила:
— Ты умная, да?
Сара глядела в окно на грязный сквер, где по мокрым железным решеткам и по мокрым веткам деревьев прыгали, чирикая, воробьи; и ответила не сразу. Ей часто говорили, что она «умная», и теперь она думала, так ли это, а если так, то почему.
— Не знаю, — ответила она и, увидев, как омрачилось круглое личико, засмеялась и заговорила о другом.
— Хочешь ты видеть Эмили? — спросила она.
— А кто это? — спросила Эрменгарда, как когда-то мисс Минчин.
— Пойдем, посмотрим, — сказала Сара, протянув ей руку.
Они спрыгнули с подоконника и пошли наверх.
— А у тебя, — шепнула Эрменгарда, когда они шли через вестибюль, — у тебя правда есть своя гостиная?
— Правда, — ответила Сара. — Папа попросил мисс Минчин, потому что… ну, потому, что я выдумываю всякие истории и должна быть одна. Иначе ничего не выходит.
Они дошли до коридора, который вел в Сарины комнаты, но тут Эрменгарда остановилась, едва дыша.
— Выдумываешь? — проговорила она. — Ты и это умеешь?
Сара удивленно взглянула на нее.
— Что ж тут такого? — спросила она. — А ты не пробовала? — и, не дожидаясь ответа, взяла ее за руку. — Идем потише, — шепнула она, — я открою дверь сразу, может и застану ее врасплох…
Она улыбалась, но глаза ее светились надеждой, и у Эрменгарды захватило дух, хотя она и понятия не имела, кого они застанут. Она знала одно: ее ждет что-то волшебное и чудесное. Дрожа от ожидания, они миновали на цыпочках коридор, потом Сара тихо повернула ручку, открыла дверь — и они увидели красивую, прибранную комнату, огонь в камине и немыслимо красивую куклу, которая сидела в кресле и держала книгу.
— Ах, успела сесть! — воскликнула Сара. — Так они всегда. Быстрые, как молния.
Эрменгарда посмотрела на куклу, а потом — на Сару:
— Она умеет ходить? — едва проговорила она.
— Да, — ответила Сара. — Наверное, умеет. Во всяком случае, я представляю, что в это верю. Тогда я и впрямь верю. Ты никогда ничего не выдумываешь?
— Нет, — сказала Эрменгарда. — Расскажи мне, пожалуйста.
Странная новая подруга так зачаровала ее, что она смотрела только на нее, хотя такой замечательной куклы в жизни своей не видела.
— Сядем, — сказала Сара, — и я тебе расскажу. Это очень легко, начнешь — не остановишься. Выдумываешь и выдумываешь. Так интересно! И ты послушай, Эмили. Вот Эрменгарда Синджон. Эрменгарда, это — Эмили. Хочешь ее подержать?
— А можно? — спросила Эрменгарда. — Нет, правда, можно? Какая красивая… — и она взяла куклу на руки.
За всю свою скучную, короткую жизнь мисс Синджон ни разу и не мечтала о таком часе, какой провела она со странной девочкой, пока не раздался звонок ко второму завтраку.
Сара сидела на ковре и рассказывала удивительные вещи. Зеленые глаза сияли, щеки горели. Она говорила о своем путешествии, и об Индии, но больше всего пленили гостью ее фантазии о ходячих, говорящих куклах, которые делают, что хотят, когда нет людей, но хранят свою тайну и потому «быстро как молния» возвращаются на место..
— Мы бы так не могли, — серьезно объяснила Сара. — Это волшебство.
Когда она рассказывала, как искала Эмили, лицо у нее вдруг изменилось, словно облака погасили его сияние. Она вздохнула так странно, словно всхлипнула, потом сжала губы. Эрменгарде показалось, что, будь она обычной девочкой, она бы заплакала; но она сидела тихо.
— Тебе… тебе плохо? — спросила Эрменгарда.
— Да, — не сразу ответила Сара. — Нет, это не боль, — едва слышно прибавила она. — Ты любишь своего папу больше всего на свете?
Эрменгарда очень удивилась. Она понимала: приличная девочка в образцовой школе не может признаться, что это ей и в голову не приходило. Мало того — она едва могла провести с отцом десять минут. Словом, она растерялась.
— Я… я его и не вижу, — проговорила она. — Он всегда в библиотеке, что-то читает.
— А я вот люблю, — сказала Сара. — Потому мне и плохо. Он уехал.
Она опустила голову на приподнятые колени и просидела так несколько минут.
«Сейчас заплачет», — испугалась Эрменгарда.
Но Сара не заплакала. Черные короткие волосы падали ей на уши, она сидела тихо. Потом сказала, не поднимая головы:
— Я обещала ему, что выдержу. Значит, выдержу. Так уж надо. Ты подумай, что выдерживают военные! Папа — военный. Если бы была война, он бы делал длинные переходы и все без воды, а то — был бы ранен. И ни слова бы не сказал, ни единого слова!
Эрменгарда глядела на нее, чувствуя, что все больше ее любит. Она — удивительная, других таких нет…
Сара тем временем подняла голову, встряхнула черными волосами и улыбнулась.
— Если я буду говорить, — сказала она, — и придумывать, и тебе рассказывать, мне станет легче. Забыть я не забуду, а легче станет.
Эрменгарда не знала, почему у нее в горле появился комок, в глазах — слезы.
— Лавиния и Джесси — закадычные подруги, — хрипло сказала она. — Вот и мы с тобой могли бы… Ты не против? Ты ведь умная, а я — самая тупая в школе, только… о, Господи, ты мне так нравишься!