Во мне бушевала кипящая волна ярости, прожигающая нутро до самого основания.
— Кэп, она только тебя хочет. Я уже подсаживался поближе, пытался свою великолепную морду перед ней засветить, но увы.
— Пошла она нахер. Пусть отсосет под столом и валит. Больше ей ничего не светит.
— А с кем сегодня уедешь? Ты у нас именинник, выбирай! — предложил неугомонный Стас. Он меня уже невероятно бесил. Тестостерона в нем с избытком. Лишь бы спустить.
— А я в кондиции, что ли? — вяло ответил Ярослав. — Вы меня сами напоили до беспамятства и лишили возможности хорошенько потрахаться.
— У меня стоит колом и когда я пьяный, — гордо оповестил Стас.
— У меня тоже, представь себе. — Боже! Они еще и причиндалами меряются! Я закатила глаза. — Но блевать как-то больше сейчас тянет, чем трахаться.
— Прости, днюха же! Подарки тебе уже не знаешь какие дарить — все есть. Хоть напоить от души.
— А та с текилой мне понравилась, — вдруг вспомнил Ярослав, и я вся застыла, чувствуя как в ушах закипает кровь, а пальцы сжимаются в кулаки. — Ее бы отодрал как следует.
— Да, ничего такая цыпа, хоть и постарше. Сочная зато. Сиськи норм, стоячие. Даже когда легла — не упали.
— Силиконовые наверное, — сплюнул в раковину именинник и включил воду.
— Да и пофигу. Видел, как рюмка между ними идеально вписалась? Лучше бы член, конечно.
— Да, было бы лучше.
Оба рассмеялись, а я вся готова была лопнуть от негодования и разнести дверь на щепки, а лучше сразу стереть в опилки. Это просто невероятно. Обсуждают всех девушек как какое-то мясо на базаре. Понравилась я ему. Отодрал бы как следует. Да кто ж тебе, вчерашнему школьнику даст-то?!
И как Алинке мог такой понравится? Мерзавец! Я все сделаю, но этот пьяный мажорчик к ней даже не прикоснется и не приблизится!
Дождавшись, когда черноволосый умоется и они уйдут, я вышла из туалета злая и нервная. Ужасная смена и не думала заканчиваться, и мы опять с Павликом бегали у разошедшейся толпы на побегушках.
Пашка вскоре выскочил покурить, бросив меня одну на растерзание пьянчужек. Только вдумайтесь! Заказали сорок пять шотов, и чтобы одновременно.
Уверенно и быстро перебирая ногами, я несла огромный круглый поднос, усеянный алкоголем. Всю дорогу я размышляла о разговоре, подслушанном в туалете. Ну, Алинка, дуреха, не влезь в дурацкую историю. Ведь будешь плакать!
Мы с ней представители совсем другого класса, и это нормально. Не нужно этого стыдиться. Нужно что-то делать, если не устраивает. Но вот моя Алинка всегда стремилась денег не заработать, а легко получить, как в лотерею. Целыми днями торчит у зеркала, тратя уйму времени на укладки, идеальный макияж и маникюр, как у Россомахи.
— Дура ты, Анька, — всегда осуждала меня сестра. — Ведь красивая, фигура огонь, и волосы шикарные тебе достались заразе, а не мне. Но отношение к себе нулевое. Так и будешь батрачить на богатых, а в их круги не попадешь. Я вот замуж выйду за мажора, и в ус не буду дуть, а ты шанс уже упустила.
Ее мнения на этот счет я не разделяла. Не знаю, воспитана, наверное, по-другому. Раньше все иначе было. В школе я твердой хорошисткой была, нигде не шаталась, матери по дому помогала. Забот полно было — на ней и огород, и животные, кур и поросят держали. Это потом уже мы с сестрой в Москву перебрались, а до этого долго в своем Чепурово жили. У меня и первый телефон в восемнадцать появился. Тогда и не нужно было, мы долго в куклы играли с девчонками или в лапту на главной улице с соседской ребятней. У сестры же все иначе вышло. Алинке всего пятый год шел, когда матери не стало. Отца мы и не знали. Мне люди добрые мигом помогли устроить опеку над ребенком. Ну как мигом… Год она все же в доме ребенка провела… Пока я, бросив институт, работу лихорадочно искала, да справки собирала.
Когда все получилось, и мы стали жить вместе, я все для нее старалась сделать. Не для себя, а для крохотной сироты, которая так мало лет произносила слово «мама». Я сама виновата, многим ее капризам потакала, старалась, чтобы не отставала она от своих подружек. Им телефоны — и я ей. Им одежду модную, и мы в магазин бежали, чтобы Алинка не расстраивалась.
Конечно, моя вина, что она такая избалованная, и меня ни во что не ставит. Но так трудно отказать ей в чем-либо. Почему-то я всегда испытываю вину за ее такое сиротливое детство и за то, что целый год сестра провела в детском доме при живой сестре.
Но иногда, конечно, она меня ужасает.
Ловко уворачиваясь от танцующих, подбираюсь ближе. До стола оставался всего шаг, но дальше произошло непоправимое. Кто-то подставил мне подножку, я это точно почувствовала, и, вскрикнув от неожиданности, я подлетела и вместе с подносом отправилась через стол. Стол был не очень широкий, поэтому все содержимое подноса оказалось на имениннике. Более того, упав животом на стол, я выставила руки вперед и нечаянно вдавила в широкую грудь поднос. Раздался характерный звон и хруст. В ужасе смотрю на осколки, посыпавшиеся вниз. Белоснежная рубашка пропиталась алкоголем и кровью. Начался хаос, посреди которого я застыла неподвижным изваянием.
— Аааа, кровь! У тебя кровь!