Я повернула на восток, потом на юг, потом снова на восток, в сторону «Эмбаркадеро», в сторону шоссе 101. Миновав перекресток, на котором можно было либо свернуть, либо идти прямо, я знала, что теперь маме не так-то легко будет меня найти. И я начала дышать. Я чувствовала неожиданную свободу и подъем, дрожь в коленках – от восторга и ожидания. Не просто побег – избавление.
Груз будто свалился с плеч, я вернулась в тело, ощущала его границы – черту между мной и воздухом.
Я глядела на свои ладони. Левая и вправду походила на непроходимые заросли – ни одной четкой линии. На правой ладони линии тоже были не совсем отчетливыми, но линия жизни выглядела аккуратнее. Я знала, что развилки и утолщения на ней – это плохо, но откуда я могла знать, когда именно случится несчастье, как далеко я уже продвинулась по этому начерченному на руке пути? Даже сбежав от мамы, я смотрела на будущее ее глазами.
В какой-то момент мне понадобилось в туалет. На лужайке перед домом в испанском стиле, отделанном штукатуркой розоватого цвета, я заметила розовые кусты возле круглого окна в рост взрослого человека. Я огляделась – рядом никого не было. Я спряталась за кустами и быстро пописала.
Я шаталась по округе до самых сумерек. Казалось, будто прошло уже несколько часов, и мне ничего не оставалось, кроме как вернуться домой.
Я была в квартале от нашего дома, когда заметила на лужайке людей, услышала щелчки раций, похожие на стрекот насекомых. В наших окнах и на крыльце горел свет, напротив стояла полицейская машина.
Одна из женщин в форме увидела меня издалека и пошла мне навстречу. На лужайке, расставив ноги и скрестив руки, стояла мама.
– Ты вернулась, – сказала она.
– Да, – ответила я.
Она опасливо приблизилась.
Женщина в форме заговорила с ней. Еще один полицейский стоял в стороне, разговаривая по рации, отвернувшись.
– Спасибо, – сказала мама, кивнув женщине, которая кивнула в ответ и пошла к машине.
– Не надо было этого делать, – сказала она, когда полицейские уехали. – Нельзя просто убегать.
– Не надо было на меня кричать, – я стояла твердо, расставив ноги, как она. Чувствовала в себе новую силу, о которой до этого не подозревала.
– Прости, что кричала, – ответила она.
Тем вечером, когда я укладывалась спать, мама зашла ко мне в комнату. Она уже успела умыться. Наклонившись надо мной, она сказала:
– Прости, – она пахла мылом. – Хочешь есть?
– Немножко, – ответила я.
Она порезала на кухне яблоки и сыр, принесла мне в постель на тарелке, и мы съели их вместе, упершись локтями в подушки и прикрыв ноги одеялом.
– Ты всем расскажешь, – сказала мама. – Выставишь меня ведьмой. Расскажешь Ли.
– Нет, – с нажимом ответила я.
Следующим утром я нашла Ли – за перегородкой в большой классной комнате.
– Смотрите, – сказала я, показывая синяк на плече, похожий на грязное пятно. – И еще она сказала, что меня не нужно было рожать.
– Она не должна была так говорить, – сказала Ли. – Но она так не думает.
– Скандалы длятся часами, – жаловалась я. – Когда это кончается, уже поздно, я не могу сосредоточиться на домашнем задании. Я сбежала из дома. А потом вернулась.
Недавно мама стала выпивать за ужином бокал вина.
– И она
– Правда? Много?
– Бокал вина иногда по вечерам, – ответила я мрачно.
Выражение лица Ли изменилось, и я догадалась, что эта информация произвела не такое сильное впечатление, как все остальное.
– Бокал вина – это немного, – сказала Ли. – Но мы советуем тебе подумать, где пожить во время экзаменов: поездка в Японию не за горами.
Следующую неделю я провела у Кейт в Берлингейме. В понедельник мама отвезла меня с дорожной сумкой в школу: она признала, что ей тоже нужно отдохнуть. После уроков нас забрала мама Кейт. Она была высокой и крупной, очки висели у нее на шее на длинном, унизанном бусинами шнурке, и бусины приятно постукивали на ходу.
– Хорошего понемногу, – сказала она, когда привезла нас домой. Она окинула меня взглядом сверху вниз, когда мы втроем оказались на кухне, выложенной белой плиткой.
– Спасибо, – ответила я, мгновенно почувствовав, какой небольшой была по сравнению с ними.
Прибыв в Киото, мы остановились в комнатах при храме, окруженном оградой: девочки – в одной, мальчики – в другой, учителя – в третьей. Мы спали на тонких матрасах, которые стелили на татами, а по утрам сворачивали и убирали в шкафчик за перегородкой-седзи, чтобы вечером достать снова.
Мы завтракали, сидя на коленях за низким столом во дворе, в окружении деревьев. На третий день мы обнаружили в нашем утреннем рисе микроскопических серебряных рыбок.
Предполагалось, что мы станем отмечать свои расходы в том же дневнике, куда записывали впечатления. Пометки о моих тратах были рассыпаны по страницам – я заносила их в тетрадь бессистемно, как только прощалась с деньгами. Там были и 300 иен за то, чтобы загадать желание в храме на вершине горы Хиэй в первый день. К концу поездки, когда пришло время делать подсчеты, я с трудом могла отыскать разбросанные по дневнику цифры.