Маленькая рыбка. История моей жизни

В «Лик-Уилмердинг» учились дети из разных школ, здесь же большинство учеников знали друг друга с детского сада. Прошел слух, что я дочь Стива Джобса. Наверное, это сделало мою кандидатуру еще менее привлекательной, но в тот момент я об этом не подозревала. Мне было только неловко и немного стыдно за свое упрямство – как будто одной силы воли было достаточно, чтобы повторить успех предвыборной кампании в прежней школе.

Когда подсчитали голоса, выяснилось, что победил мальчик по имени Кайл. Он носил штаны цвета хаки и клетчатые рубашки, у него был решительный, звучный голос, большой кадык и длинная шея.

Тем вечером отец с Лорен были приглашены на ужин, и я осталась присматривать за братом. Они очень часто оставляли его на меня, хотя предупреждали о своих планах в последнюю минуту. Я любила брата и была не против понянчиться с ним, но чувствовала себя невидимкой, когда они, не глядя в мою сторону, передавали его мне и уходили. Отец оставил меня, когда я была маленькой, а теперь поручал мне заботу о следующем ребенке и в очередной раз направлялся к двери.

Я покормила брата – он извивался и дурачился. Почитала ему книжки, которые он норовил порвать, и попыталась уложить спать, напевая колыбельную. Но спать он не стал. Вместо этого он заплакал, и подогретое молоко, которое я приложила к запястью, перед тем как дать ему, не помогло его успокоить. Он ревел, ревел несколько часов – его лицо побагровело, щеки были мокрыми от слез, рот широко открыт.

Я позвонила по номеру, который они оставили мне. Никто не взял трубку. Я ходила по дому, укачивая его, – мимо окон, возвращавших мне мое отражение с младенцем на руках. Я гадала, так ли чувствовала себя мама, оставшись одна с ребенком.

Спустя неделю после встречи в «Иль Форнайо» состоялся мой телефонный разговор с мамой. Она извинилась: сказала, что не должна была кричать, что она не сердится и понимает, почему я переехала. Ей предложили хорошую оплату за трафаретные картинки и навигацию в большой больнице для женщин и детей в Лос-Анжелесе, а это означало, что около месяца она ездила туда постоянно и мы не могли видеться, хотя по вечерам мы все так же разговаривали по телефону.

Вернувшись, она стала делать полотняные наклейки для стен детских – в виде животных. Соседняя больница заказала ей трафаретную роспись на стенах нескольких палат, и еще одна – наняла рисовать деревья с плодами, на которые нужно было нанести имена благотворителей. Мама нашла себе ассистентку для крупных заказов, и они вместе работали в гараже-мастерской – под песни The Cranberries, Talking Heads, Пола Саймона и Ladysmith Black Mambazo.

Иногда родители пересекались где-нибудь в магазине здоровой еды. Я узнавала об этих случайных встречах от мамы, которая была не слишком им рада, но говорила, что они с отцом держались дружелюбно, здоровались, рассказывали друг другу обо мне, а иногда он просил ее передать привет Тине.

Тина и мама все еще дружили, время от времени они завтракали вдвоем в кафе «У Джоани» на Калифорния-авеню. Когда я спросила, как у Тины дела, мама ответила, что отец звонил ей по 10–20 раз на дню и оставлял сообщения на автоответчике – просил вернуться к нему.

Однажды утром отец читал газету, а потом стал петь брату This Old Man: в той части, где старичок, потрепав пса по голове, выдает ему косточку, отец взял брата за пухлые ручонки, а тот пытался вырваться.

Лорен вышла из кухни, чтобы переодеться для занятия по аэробике, отец на минуту отвлекся от игры с Ридом и посмотрел на меня.

– Эй, – сказал он, – как думаешь, как поживает Тина?

Он начал спрашивать о Тине, когда мы оставались с ним вдвоем или вместе с Ридом – каждый раз будто впервые, будто этот вопрос только что пришел ему в голову. Вскоре это стало единственной темой, на которую он говорил со мной напрямую, и я почувствовала, что имею значение. Это мне нравилось, хотя в то же время мне казалось, что я участвую в тайном заговоре.

– Думаю, у нее все хорошо, – ответила я.

Я не рассказала, что знаю о телефонных звонках и понимаю, что его вопрос был скорее не о Тине, а о себе самом. Я слишком много знала, но не хотела слишком много доверять ему, иначе он мог перестать спрашивать. Я обладала странной и в то же время упоительной властью над ним: я знала о Тине и потому была полезна ему, хотя не была ни вероломной, ни скрытной.

– Я очень по ней скучаю, – признался он.

Когда Лорен вернулась, мы стали играть с Ридом на кухне и готовить обед. Отец вышел и вернулся с фотоаппаратом, до которого никому больше не позволял дотрагиваться, – дорогим, с большим объективом. Мне так хотелось, чтобы он фотографировал и меня тоже. Мне так отчаянно этого хотелось.