— Джейни, красавица моя, а что я должен был тебе сказать? Что какая-то чокнутая американка приперлась сюда забрать книгу, которой я даже не вправе распоряжаться? Я все никак не решался открыть тебе правду, но и врать больше не мог. Ведь между нами нет места лжи, не так ли? — Джейни кивнула. — Что ж, теперь ты знаешь все.
— Больше от нее не было никаких известий? — спросила Джейни.
Дедушка покачал головой:
— А что она может сделать? Ни один адвокат не в силах обвинить меня в присвоении несуществующей вещи.
Джейни взглянула на увесистый томик у себя под мышкой.
— Ну, официально несуществующей, — уточнил Дедушка.
— И когда же ты собирался посвятить меня в эту тайну? — поинтересовалась Джейни.
— Возможно, тебе это покажется странным, моя дорогая, но меня не покидало чувство, что книга сама выберет подходящий момент. И разве я ошибся?
Джейни внимательно посмотрела на деда, однако не увидела в его глазах привычного насмешливого огонька.
— Дедуля! Ты же не думаешь, что книга могла…
— Напои-ка лучше деда чаем, и он поведает тебе кое-что о Маусхоле — занятное, как два Билли сразу.
Шутливое выражение «как два Билли» возникло из-за страстного увлечения Джейни творчеством Билли Пигга и Уильяма Данторна: если что-то получало наивысшую оценку Джейни и Дедушки, они восклицали: «Здорово, как два Билли, вместе взятых!»
— Я все еще не могу поверить в то, что ты мне рассказал, — призналась Джейни, направляясь на кухню.
— Ну… — Дедушкин взгляд остановился на краешке письма, которое Джейни сунула в книгу вместо закладки. — Судя по всему, ты уже прочла письмо, а значит, тебе должна быть ясна причина, по которой я медлил с объяснениями.
— Это произошло совершенно случайно, — вздохнула Джейни, готовясь принести новую порцию извинений.
— Что ж, если хочешь искупить свою вину, сделай мне чаю, — улыбнулся Дедушка.
Излюбленным местом в доме Литтлов всегда была кухня — особенно когда бабушка была еще жива и наполняла ее соблазнительным ароматом выпечки и теплом своего присутствия.
Дедушка и Джейни поровну разделили потрясение от автокатастрофы, отнявшей у первого жену и сына, а у второй — бабушку и отца. В то время Джейни не было еще и восьми, и все ее отрочество прошло в этом доме. Мать Джейни — Констанция Литтл, урожденная Хэтрингтон, — сбежала с кинорежиссером из Нью-Йорка. Это произошло за несколько лет до аварии, и со дня окончательного подписания бумаг о разводе от нее не было больше ни слуху ни духу. Для облегчения процедуры бракоразводного процесса она вернула себе девичью фамилию, но по-прежнему использовала «Конни Литтл» как сценический псевдоним. Учитывая специфику фильмов, в которых она снималась, отец Джейни, Пол, однажды незадолго до смерти с горечью заметил, что его бывшей женушке следовало бы значиться в титрах под фамилией Лингус.
Дедушка упорно не желал говорить об этой женщине: он и раньше не любил совать нос в чужие дела, а после того как Констанция бросила Пола и Джейни, она просто-напросто перестала для него существовать, ей не было места в той жизни, которую дед и внучка построили для себя.
Не важно, в какие города уезжала на гастроли Джейни и сколько времени длилось ее отсутствие. Маусхол всегда оставался ее домом — как и этот маленький коттедж на Дак-стрит, расположенный всего в минуте ходьбы от гавани, откуда он, Дедушка, когда-то выходил в море вместе с другими деревенскими рыбаками. Несмотря на то, что с начала века косяки сардин здорово поредели, во времена его молодости тут еще хватало работы. Однако с каждым следующим десятком лет количество рыбы стремительно уменьшалось, пока наконец от былого промысла не остались только воспоминания, и сегодня лодки отчаливали от берега лишь затем, чтобы покатать прибывающих в Маусхол туристов.
Первой мелодией, написанной Джейни, стал простой рил[10] для скрипки, получивший название «Дедушкин Маузел», а на обложке ее первого альбома красовалась фотография самого селения. Эта маленькая родина жила в самой ее крови.
Сейчас Дедушка сидел за кухонным столом и гладил пальцем корешок «Маленькой страны», а Джейни хлопотала у плиты. Вскоре она подала сэндвичи и поставила чашки с чаем, а затем уселась напротив деда и взяла его за руку.
— Я расстроила тебя, да? — спросила она. — Я заставила тебя вспомнить о грустных вещах?
Дедушка покачал головой:
— Я о них и не забывал, моя ласточка. Мы же были неразлейвода — Билли и я, и разве не это есть единственная правда? Родись мы на сотню лет раньше — непременно сделались бы контрабандистами. Неспроста же мы облазили все места их высадок, понимаешь?