– Слушайте, Малоссен, я вас нанимала как козла отпущения, чтобы на вас орали, а не на меня, чтобы вы глотали ругательства, пуская слезу в нужный момент, чтобы вы разрешали неразрешимое, залезая на крест, короче, чтобы вы
Она мне это говорила сто раз: потому что я родился козлом отпущения, у меня это в крови, вместо сердца – магнит, притягивающий стрелы. Но на сей раз она прибавила:
– И не только, Малоссен, есть еще кое-что: сострадание, любезный, сострадание! У вас редкий порок – вы сострадаете. Только что вы переживали за этого недоразвитого великана, который разносил в щепки мою мебель. И вы так хорошо прочувствовали природу его несчастья, что своим гением превратили жертву в палача, непризнанного писателя – во всесильного критика. Это именно то, в чем он нуждался. Только вы умеете понять такие простые вещи.
Голос у нее – как визг старой мельницы, нечто среднее между писком восторженной девчушки и кряхтеньем дряхлой колдуньи, которой уже все приелось. Что ее заводит, так это не вещи, это их суть.
– Вы страдалец вдвойне в этом посредственном мире, Малоссен!
Руки вспархивали у нее перед носом, как два жирных мотыля.
– Даже мне удается вас смутить, что уж и говорить!
Она вонзила пухлый указательный палец в свою впалую грудь.
– Каждый раз, как ваш взгляд останавливается на мне, я так и слышу, как вы спрашиваете себя, как такая громадная голова могла вырасти на таком тщедушном обрубке!
Ошибочка, у меня были свои мысли на этот счет: удачный пример психоанализа. Голова в порядке, а вот тело – ни к черту. Голова пользуется своим здоровьем в полной мере; одна голова наслаждается благами этой жизни.
– Я так и вижу, как вы штудируете историю моих скрытых переживаний: несчастная любовь для начала, или слишком рано осознанная абсурдность этого мира, наконец, все то же исцеление психоанализом, который вынимает сердце и бронирует мозг, волшебный диванчик, где решаются все проблемы, не так ли? Эгоцентризм прежде всего – скажете, нет?
(Вот блин!..)
– Послушайте, Ваше Величество...
– Вы единственный из моих подчиненных, кто открыто называет меня «Ваше Величество», – остальные делают это у меня за спиной, – и вы хотите, чтобы я обходилась без вас?
– Слушайте, мне надоело, я ухожу, вот и все.
– А как же книги, Малоссен? – завопила она, выпрямившись, как пружина. – Как же книги?
Широким жестом она указала на стены своей кельи. Голые стены. Ни одного тома. И тем не менее мы словно оказались в самом сердце Национальной библиотеки.
– Вы о книгах подумали?
Белое каление. Глаза вылезают из орбит. Сиреневые губы и здоровенные, побелевшие от напряга кулаки. Вместо того чтобы раствориться в кресле, я тоже вскочил на ноги и в свою очередь заорал:
– Книги, книги, это слово не сходит у вас с языка! Назовите хоть одну!
– Что?
– Назовите хоть одну, название какого-нибудь романа, все равно что, крик души, ну же!
На мгновение она задохнулась, оцепенев от неожиданности; промедление стоило ей партии.
– Вот видите, – ликовал я, – не получилось, ни одной! Скажи вы мне «Анна Каренина» или «Биби Фрикотен», я бы остался.
И уходя:
– Ну, Джулиус, идем отсюда.
Пес, сидевший у самой двери, оторвал от пола свой грузный зад.
– Малоссен!
Я не обернулся.
– Малоссен, вы не увольняетесь, я вас вышвыриваю! От вас несет хуже, чем от вашей собаки, Малоссен! Вы – отбросы человечества, ничтожество, вас смоет в унитаз, мне и на педаль нажимать не придется; убирайтесь к черту, чтобы я вас больше здесь не видела, и приготовьтесь оплатить счет за погром!
II
КЛАРА ВЫХОДИТ ЗАМУЖ
Я не хочу, чтобы Клара выходила замуж...
3
Я глаз не сомкнул до поздней ночи. Только тогда я понял, что заставило меня вернуть Королеве Забо свои полномочия вместе с копытами козла отпущения.
Я укрылся в объятиях Жюли, уткнувшись лицом в эту мягкую ложбинку на груди у моей Жюли («Жюли, умоляю тебя, дай мне твои грудки»), ее пальцы мечтательно ворошили мою шевелюру, наконец, ее голос осветил темные подвалы моего сознания. Красивый низкий голос – рык царицы джунглей:
– На самом деле это из-за Клары, ты сорвался из-за того, что она выходит замуж.