Маленькие

— А то! Телку парализованную поставил на ноги, вот те крест! Своими глазами видела. Представляешь, он одних животных лечит, с утра женщина приходила, сынок у нее дебильный, за руку с ним ходит. Причем, как только руку отпустит, он сразу нервничать начинает и лает по собачьи, голова дергается, слюни текут, ужас до чего страшно. Как она убивалась, по земле валялась — мол, спаси-помоги, святой человек, моего сыночка! Всю жизнь на тебя молиться буду, все доктора от него поотказывались. Так Гришка сказал, что в людях не разбирается. А она ему — нешто он человек? Он же только лает и лает. Но Гришка даже слушать не стал — идите, говорит, мамаша, извиняйте. С людьми не работаю, не чувствую их совсем. Маш, да ты погляди, тут всё видно, а я лучше у калитки постою, наша очередь скоро…

И правда, здесь выломана целая доска и двор как на ладони, можно даже не отвлекать Гришку, так посмотреть — и хватит. Двор чистенький, но нищенское всё, убогое… вот это хозяйка хлопочет, видимо, еще какая-то женщина в спортивном костюме говорит по телефону — может быть, дочка… А Гришка сидит под навесом и уплетает за обе щеки, хрустит огурцом. И одет в джинсовую рубаху, и побрит, видела бы Нюрка этого красавца… У крыльца симпатичная бабулька, ну совсем одуванчик божий, вокруг головы пышная корона седых волос. Она то сядет на скамейку, то встанет, то сумку начинает оглаживать, то кофточку поправлять.

— Это кто там такой напуганный? — Гришка закончил обед, подходит к ней вразвалочку — смотри-ка, с достоинством.

— А? Что? А… так это курка моя, милок… — старушка не сразу поняла, встрепенулась и дрожащими руками пытается расстегнуть молнию на сумке.

— Да не надо раскрывать, мамаша, я и так вижу.

— Ой, беда, милок, нестись она у меня перестала, хорошая была курка, по яйцу в день справляла, это ж московка… — печалится бабулька, оглаживая сумку.

— Она это, страху натерпелась какого-то, — Гриша сосредоточенно смотрит на сумку, — в голове у ней стучит таким звуком, ну как об металл, и еще скрежещет так — джии-и-и — жуть… — его лицо передергивает, — а мыслей ваще никаких. А ну, мамаш, дай-ка… — Гриша немного расстегивает сумку, курица высовывает голову, — не, не ослепла… Так чё с ней было?

— Так это, она под котел попала, ну так то еще в мае… она за сараями гуляла, а там у меня старье всякое, так котел как-то сковырнулся да и накрыл ее, а я гляжу — нет и нет, ну думаю — утащили, а потом стала в сарае прибирать, котел подняла — ба-атюшки! Там сидит, нахохлилась вся… но потом ничего, отошла вроде, покушала.

— Понятно… — Гриша присаживается на скамейку, кладет ладони на голову курицы, закрывает глаза.

— Полечи ее сынок, ой, полечи… — бормочет старушка, горестно качая головой-одуванчиком.

— Всё, не боись, мамаша, улучшилась твоя курица.

— Вот, возьми, милок… — она сует деньги Гришке в карман, тот отдает их подоспевшей Потаповне.

— Там корова на очереди, — сообщает хозяйка, — может, выйдете за калитку, а, Григорий Васильевич? Куда ее во двор, а?

Гришка закуривает и направляется к калитке. Вот и славно, Марья Ивановна оставила наблюдательный пост, сейчас он сам выйдет. У калитки небольшая заварушка — хозяйка перепутала, первая на очереди была коза, но Гриша уже направился к Людкиной корове. Тетка визгливо отстаивает свои права, хотя Люда с ней не спорит, фу, скандалистка какая…

— Ты чё, теть, она ж старая совсем, — недоумевает Гриша, — у ней всё путем, ничё не болит, просто к смерти готовится.