Маленькие дети

Несколько минут назад она выскочила из дому, крикнув Льюису, что ей надо немного прогуляться, и направилась на площадку не сознательно, а скорее повинуясь силе привычки. Но скоро Мэри-Энн сообразила, что это именно то, что ей сейчас надо, — уединенное место, где можно посидеть, не беспокоясь, что кто-нибудь обнаружит ее с сигаретой в руках. Ей просто требовалось немного времени, чтобы прийти в себя и понять, как отразится случившееся сегодня вечером на ее дальнейшей жизни.

Их с Льюисом брак переживал не самый лучший период — бесполезно отрицать это, — но, по правде говоря, он и с самого начала не был особенно счастливым. Она никогда не любила мужа — даже в тот день, когда, приподняв вуаль, поцеловала его на глазах у двухсот аплодирующих гостей. Она вышла за него замуж в минуту отчаяния, почти паники, после того как ее бросил человек, который, как она считала, был предназначен ей судьбой. Дела с карьерой тогда шли отлично — она была только что назначена вице-президентом общества «Социологических отношений», — но что с того? Когда-то Мэри-Энн дала себе клятву, что ни за что не останется одна и не превратится в одну из этих жалких старых дев, которые с ненормальной горячностью рассказывают всем о том, как они любят своих котов.

Льюис показался ей хорошим человеком, тихим, солидным, дипломированным финансовым аналитиком. Даже тогда, когда они только встретились и ему было едва за тридцать, Мэри-Энн считала, что ему не мешало бы иметь побольше волос на голове и поменьше жиру на животе, но какой у нее был выбор? Последний поезд отправляется, твердила она себе, и кто не сел — тот опоздал.

В принципе она была более или менее довольна своей жизнью вплоть до этой весны и до того момента, когда на их площадку стал приходить Герой Грез. Он напомнил Мэри-Энн ее бывшего возлюбленного Брайана, единственного мужчину, которого она когда-то любила: тот же рост, те же широкие плечи и легкая улыбка. Она жила с Брайаном два года и не сомневалась, что они вот-вот поженятся, но он бросил ее, потому что она не умела радоваться. «Научи меня, — умоляла Мэри-Энн. — Я очень хочу научиться», но он сказал, что этому невозможно научить и что ты либо умеешь радоваться, либо нет.

Каждый день она сидела с приятельницами за низеньким столиком, наблюдала, как этот до смешного красивый мужчина играет со своим красивым ребенком в дурацком колпаке, и думала, что он послан сюда специально, чтобы продемонстрировать, какой могла бы быть ее жизнь, если бы ее не украли и не подменили чем-то второсортным. И потом, когда эта ужасная Сара — подумать только, Сара! — стала его любовницей, чаша терпения переполнилась. Наверное, она вымещала свое раздражение на Льюисе. На бедном невзрачном Льюисе. Хорошем муже и отце, так прекрасно обеспечивающем свою семью. Вот уж кто действительно не умеет радоваться. В какой-то момент Мэри-Энн стало неприятно даже видеть его, не говоря уж о том, чтобы прикасаться. Она бы вообще перестала заниматься с ним любовью, если бы не непререкаемое правило «свиданий по вторникам». А сейчас он сам его нарушил. «Он, — горько думала Мэри-Энн, — он меня отверг. Это даже смешно».

Бывают в жизни такие моменты, когда ты бодрствуешь, но думаешь, что спишь, потому что видишь что-то невероятное и абсолютно бессмысленное. Примерно то же почувствовала и Мэри-Энн, когда, сердито пыхтя конфискованной сигаретой и раздумывая о своем безрадостном браке, подошла к детской площадке. Рядом с качелями творилось нечто странное — какое-то время она не могла понять, что именно, но с каждым ее шагом картина становилась яснее, — что-то настолько гадкое и непотребное, что она сначала приняла это за продукт своего воспаленного воображения, а не объективной реальности.

* * *

Это был абсолютно не тот мужчина, которого Саре хотелось обнимать сейчас. Она осторожно попробовала освободиться, но он крепко держал ее здоровой рукой и прижимался к ней всем своим нескладным телом, дергающимся от рыданий, как от икоты. Судя по запаху, ему уже давно не мешало бы помыться.

— Успокойтесь, — прошептала она, отворачиваясь, чтобы не касаться щекой его жирных волос. Сердце все еще колотилось как сумасшедшее. — Все будет хорошо.

— Нет, — возразил он, сопя и сморкаясь, как Люси, когда она пыталась утешиться после очередного скандала с рыданиями. — Ничего… не будет… хорошо.

Он опустил голову Саре на плечо, и его рот оказался в тревожной близости от ее груди. Она неловко потрепала его по плечу, стараясь не замечать, как теплая влага просачивается через тонкую ткань ее футболки.