— Входи, входи! — заговорила она. — Как поживаешь, как поживает твоя мать с отцом? Садись и расскажи, что поделывает тот негодный мальчишка, Сэм Рафтен.
— Он уже выздоровел, — ответил Ян и густо покраснел.
— Еще бы! Конечно, он здоров! Я-то знала, что поставлю его на ноги, и сам он знал это, и мать его знала, потому и позволила идти ко мне. Она что-нибудь сказала?
— Нет, бабушка, ничего.
— Вот негодная! Спасла ее сына, хоть они и ограбили меня, так даже «спасибо» не сказала, бессердечная! А ты зачем пришел ко мне? Это что у тебя, цветы? Люди могут порубить деревья, но цветы-то уж каждой весной снова вырастают, мои красавицы!
Ян протянул ей букет. Она вытащила аронник и стала рассказывать:
— Вот это печаль-трава. Некоторые зовут ее индейской репой. А я слыхала, как дети называли ее Джек-на-подставке. Не вздумай брать ее корень в рот — жжет как огонь. Индейцы вываривают из нее яд, а потом уж съедают. Лучше, чем с голоду помирать… А вот синий когош. Я его называю «судорожный корень». Ничего нет лучше при судорогах. Его пьют, как чай… Погляди-ка сюда. — И старушка вытянула желтый цветок. — Это мокасиновое растение, а вот умбил или «успокаивающий корень». Помню, дочка Ларри не хотела идти служить и очень плакала, глупая. Я дала ей выпить настою из этого корня, все и прошло. Его надо вырывать до того, как он зацветет. Ведь сила должна сгуститься в одном месте: или в цветке, или в корне. Я срываю его весной или осенью… А это еще что у тебя? Никак, заячья капустка? Наверняка шел мимо излучины. Она только там и растет.
— Да, — сказал Ян, — я там сорвал. Не спешите, бабушка, я хочу записать, что вы сказали про травы.
— Ну, у тебя целая книга наберется, — с гордостью сказала старушка, зажигая трубку. — Да к чему тебе это записывать? Ты лучше запомни.
Ян торопливо заносил в тетрадку все, что говорила старушка, но зарисовывать травы и коренья не успевал.
— А ты прилепи бумажки с названиями на самые корешки и спрячь их. Так делал доктор Кармартин, когда я его учила… Вот-вот, — кивнула она головой, когда Ян стал каждый стебелек обворачивать бумажкой с надписью.
— Ну и метла! — удивился Ян, увидав в углу символ порядка и чистоты.
— Она из бука. Ларри делает такие.
— А кто такой Ларри?
— Это мой мальчик. («Мальчику» было уже около шестидесяти лет.) Он делает их из синего бука.
— А чем? — спросил Ян, взяв метлу и пристально разглядывая ее.
— Ножом, конечно. Он мастер делать такие штуки. Возьмет черенок синего бука, настрогает на нем стружек, но не срезает их и ждет, пока они на конце завьются.
— Это как те палочки, которыми огонь разжигают, да?
— Вот-вот, как те самые, только здесь стружка подлиннее. Потом он выворачивает все стружки и связывает их кожаным ремнем. Никто лучше его не делал таких метел.
В эту минуту дверь открылась и вошла Бидди.
— Ян! Как хорошо, что ты пришел к нам! — обрадовалась девушка.
— Ты сегодня рано, — сказала старушка.
— Я шла другой дорогой, — ответила Бидди.
— Послушай, Бидди, давай оставим Яна обедать с нами. Правда, утки жареной мы не приготовили. Но голодным он от нас не уйдет. Бидди каждый день готовит мне обед, а иногда я и сама стряпаю. Накрой на стол, Бидди. А тебе я пока кое-что дам. — И старушка пошла к кровати, где среди серых простыней еще лежало полдюжины румяных яблок.
— Бабушка, а вы не боитесь ночевать здесь одна? — спросил Ян.
— Чего ж тут бояться? Один раз только разбойники заходили ночью. Я их спрашиваю: «Что вам от меня надо?» — «Деньги», — говорят. Это, значит, в округе болтали, что я свою корову продала. «Ну что ж, — говорю им, — я сейчас встану и помогу вам искать. Ведь я с прошлой осени больше цента в глаза не видела». — «Отдавай деньги, — твердят, — или убьем». — «Даже если бы вы попросили двадцать пять центов, — говорю, — и то ничего бы не дала. Нет у меня. Могу и смерть принять». И тут говорит один, ростом поменьше: «Разве ты не продала свою корову?» А я им: «Подите в сарай и посмотрите, там она. Только не люблю тревожить ее по ночам: шум подымет, заволнуется. Молоко плохое будет». И тут они оба как рассмеются! А низенький и говорит: «Послушай, бабка, мы тебя не тронем, только никому ни слова». Хотели идти, а я слышала — один из них кашлял очень. Дала ему выпить легочного бальзаму. На прощание они мне еще сами доллар дали. Говорили, больше с собой не было.
— Бабушка, откуда индейцы краски берут? — спросил Ян, снова возвращаясь к тому, что его больше всего интересовало.
— Идут в магазин и покупают, как и мы, — ответила она.
— А до того, как стали продавать готовые краски, из каких растений они добывали?
— Из разных, мальчик. Есть красивый желтый цветок, растет он на полях и под заборами, «золотой дождь» называется. Индейцы кипятят в воде иглы дикобраза вместе с этими цветами. Вот посмотри на эту тряпку, ее покрасили такой краской.
— А красную?
— У них нет по-настоящему красной краски. Они выжимают сок какой-то красной ягоды и кипятят его.
— Какие ягоды дают самый красный цвет, бабушка?
— Не думай, что только красные. Красную можно получить из черники и брусники и из многих других ягод.