Маленькие грязные секреты

Кошмары порой воспринимаются на редкость странно. Ваше тело и разум как будто разделяются, и вы перестаете быть цельной личностью. Тело продолжает делать то, что необходимо для выживания – есть, переваривать съеденное, спать и так далее, – в то время как ваш мозг продолжает разделяться на отсеки, раскладывая по ним то, что «Необходимо Осмыслить Сейчас», и то, с чем «Следует Разобраться Позже, Когда Вы Будете Мыслить Здраво».

Марин жила в душевном онемении так долго, что вспышка гнева застала ее врасплох. Словно некая ее ипостась пробудилась после глубокого сна. Ощущение покалывания в онемевших членах болезненно, однако оно полезно, поскольку напоминает о том, что вы еще живы.

Марин отправила Сэйди сообщение.

Сегодня не появлюсь. Нужно время, чтобы прийти в себя. Не беспокойся, я в порядке.

Сэйди ответила мгновенно. Ей, наверное, не терпелось узнать, что Марин сообщили в офисе детектива, но она не будет спрашивать. «Я в порядке» – это все, что ей сейчас нужно знать. Сэйди – одна из немногих, кому Марин доверяла.

Понятно. Я все устрою. Береги себя.

Сэйди прицепила к сообщению фотографию своей дочки, Эбигейл, в комбинезончике с розовым слоном, подаренным Марин в прошлом месяце на ее первую годовщину. Фотки Эбби всегда вызывали у Марин улыбку, и она послала в ответ сердечко.

В кои-то веки дождь прекратился, поэтому она, опустив боковое стекло машины, вдохнула свежий весенний воздух. Значит, впереди у нее свободный день, но ей хотелось лишь скорее добраться до дома.

Их дом в районе Капитолийского холма[20] не походил на шикарный особняк, но при своей общей площади около четырех сотен квадратных метров он выглядел потрясающе красиво. В две тысячи девятом году они купили развалины, заново отстроив их снизу доверху, продолжая ютиться в крошечном доме с двумя спальнями в жилом районе Королевы Анны. Сейчас они сдавали его в аренду. Их прошлый дом стоил чуть больше миллиона баксов, а нынешний – более пяти. Всегда полезно знать реальные рыночные цены, даже если вы не помышляете о продаже.

Проехав по подъездной аллее в гараж, Марин вошла оттуда в дом по коридору, ведущему прямо в кухню. Когда здесь жил Себастиан, этот коридор всегда бывал в чудовищном беспорядке. Башмаки, туфли, игрушки, худи и варежки, потерявшие пару, были постоянно разбросаны по полу, хотя их сыну отвели личный шкаф с вешалкой, где его вещи могли храниться в порядке. На шкафчике даже имелась табличка с его именем. Одна из ее клиенток – вдобавок связавшая ему тот самый свитер с оленем – сделала им подарок, написав идеальным витиеватым курсивом имена всех членов семьи Мачадо на отполированных деревянных дощечках.

…– Мама, а что там за буковки? – спросил Себастиан, когда она повесила на дверцу эту табличку.

– Тут написано твое имя. Себастиан, – отступив назад, пояснила Марин, с восхищением разглядывая изящную надпись.

– Какие смешные буковки.

– Это волшебные буквы, – Марин подняла своего мальчика на руки и поцеловала, – для твоего волшебного шкафчика. Там ты будешь вешать свою курточку и хранить свои личные вещи, понятно? Никто, кроме тебя, ничего не будет класть туда.

Теперь и шкафчик, и вешалка всегда пребывали в полном порядке. Проходя по коридору, Марин коснулась курточки Себастиана, той самой, что была на нем в тот злосчастный день на рынке, той самой, что она носила в руках, потому что он слишком разгорячился после долгих блужданий по магазинам. Его курточка и резиновые сапожки по-прежнему оставались в шкафчике, эту традицию психотерапевт также советовал ей изменить.

…– Разумеется, Марин, вам нет нужды от них избавляться, – мягко и доброжелательно произнес доктор Чен пару месяцев назад, – однако, возможно, вам самой стало бы легче, если б вы не видели постоянно его вещи. Может, лучше перенести и курточку, и сапожки в его спальню? Тогда вы сможете заходить туда и видеть их только при желании, а не сталкиваться с ними всякий раз при входе в дом.

– При чем тут столкновения? – возразила Марин, одновременно огорченно и непреклонно. Именно на том сеансе она задумалась о том, что ей пора заканчивать психотерапию. – Во всех местах, где бывал мой сын, остались зияющие пустоты, и у меня нет желания перемещать куда-либо его вещи.

Она не понимала, почему все пытаются заставить ее изменить жизнь, когда ей самой хотелось лишь сохранить ее в неизменности.