Маленькие и злые

В полумгле прихожей Лида вдруг остановилась. Поежилась от противного холодка, прокатившегося по спине. Это еще что такое? Вот она, сумка, надо только руку протянуть да вернуться с ней в комнату с тикающими часами и телевизором, но слева тревожно темнел коридор, ведущий к двери. Лида медленно, нехотя повернулась туда. Ничего. Тьма у входа оказалась абсолютно непроглядной. Ни коврика у двери, ни старых тапочек в обувнице, ни крючков на стене — все исчезло. Конечно, нужно просто шагнуть туда, протянуть руку и нащупать тумбочку, нащупать собственное пальто, и тогда прихожая вернется на место. А вдруг нет? Вдруг ладонь провалится в пустоту? Господи, какая глупость! Это солнце светит прямо в окно на кухне, оттого здесь и такая плотная тень. Лида не стала оборачиваться, чтобы проверить догадку. Она и так помнила, что окно на кухне уже зашторено. Взгляд не отрывался от черноты, раскинувшейся впереди, такой осязаемой, такой противоестественной. В лицо дохнуло какой-то душной сыростью, стало зябко. Почудилось, будто тьма колышется, тяжело дышит, но нет, на самом деле она оставалась неподвижной.

Вдалеке посыпались, поскакали камешки, щекоча слух объемным бисерным эхом. Мрак словно бы углубился, развернулся в тоннель. Как далеко он простирается? На десять шагов? На тысячу? Лиду затрясло. Ощущения играли с ней злую шутку. Нужно отступить в комнату, присесть, прийти в себя, и не будет никаких тоннелей…

Из глубины мрака послышались шажки.

Босые ноги шлепали по каменному полу, и звук с каждым мгновением становился громче. Подумалось: какой короткий шаг, будто ребенок идет. Только видеть это дитя совсем не хотелось. Ни за что. Сколько минуло времени? Кто-то продолжал идти, преодолевая метры, которых не было, торопливо, все быстрее и быстрее. Кажется, Лида даже расслышала дыхание, частое, шумное, переходящее в рык. Дыхание рассерженного хищного зверька.

В голове у Лиды все перевернулось, сердце скакнуло в горло, застряло. Громыхнула межкомнатная дверь, страшно задрожало стекло, будто сейчас вывалится. Что происходит? Почему закрыто? Оказалось, Лида уже на кухне, держится за дверную ручку, вцепилась, чтобы снаружи не открыли. Как добежала, сама не поняла. В двери высокий застекленный проем, поэтому видны и соседнее помещение справа, и проход в прихожую прямо. Никаких движений, ни единого звука. Ноги подкашивались. Лида едва удержалась от падения, заскребла ногтями деревянный косяк, потом обои, пока не опустилась на табурет. Хватаясь за грудь, привалилась спиной к стене. Не пульс — лошадиные скачки. Лишь бы не помереть. Услышала, как тикают часы за дверью. Поняла, что лопочет тихонько:

— Господи, спаси и сохрани, Господи, спаси…

Чтобы более или менее прийти в себя, понадобилось больше получаса. Лида выползла из кухни, перекочевала в кресло, включила телевизор — пусть бормочет, успокаивает. Хотелось прилечь, даже, может, вздремнуть, и не подходить к передней как можно дольше. Но Лида так не могла, характер не тот. Встала и, кряхтя, добралась до трюмо. Собравшись с духом, скользнула в прихожую и как можно быстрее, не вглядываясь, проковыляла к выключателю на стене. Уютный желтоватый электрический свет вернул все на место. От сердца отлегло. Только это ведь повториться может. Старость — не радость, как говорится. Лида горько усмехнулась, зажмурилась надолго. Значит, маразм, да? Или еще какая напасть с головой… Побрела обратно на голос телевизора.

Собиралась выйти за продуктами, но, обессилев от произошедшего, осталась дома. Дремала, вздыхала, иной раз вздрагивала, оглядываясь на дверной проем. Вечером позвонила наконец дочери. Говорили до глубокой ночи, в разговор поначалу втискивался лепет внуков, потом время от времени ворчание зятя. Оля сразу смекнула, что мать тревожится, но истинных причин, конечно, не поняла — просто старалась отвлечь, успокоить, не говоря напрямик. Лиде хотелось вывалить все, но что-то не давало. Воспитали так, наверное.

Давно пробило полночь, когда за стеной, как будто на кухне, громко постучали. Лида медленно отвела трубку от уха: там Оля рассказывала что-то про садик. Спустя полминуты постучали снова, только теперь с противоположной стороны и выше, у соседей. Лида приподняла брови, в груди похолодело. Стук повторился еще раз, уже далеко, где-то на верхних этажах. Что все это значит? Дочка звала из динамика мобильника.

— Да-да, Оль, тут я, — опомнилась Лида.

Много позже, отложив телефон, она не стала перебираться в кровать, так и сидела на месте. Звук на телевизоре был приглушен, не разобрать ничего. Глаза пощипывало, Лида щурилась, вновь и вновь разглядывая предметы в комнате сестры. Хмурилась, прислушивалась к спящей хрущевке. Закемарила на рассвете.