— Фашисты бросали бомбы в нашу деревню. Я боялась, плакала и ушла в горы. Они убили много женщин, много девочек и мальчиков. Вот потому я и приехала к вам и рассталась с моей любимой мамитой. Кто знает, увижу ли я её снова?
Слёзы задрожали на длинных ресницах Камелии, но она смахнула рукой слёзы, сжала пальцы в кулак. Он заставила себя не плакать.
— Фашисты воображают, что они победят, — воскликнула она, — но всё равно они не победят! Папа ушёл на фронт. Он сказал нам: борьба будет на смерть, но мы не сдадимся!
Наши русские девочки и мальчики с волнением слушали Камелию. Они видели, как маленькая испанская девочка заставила себя не плакать, и им стало стыдно за себя: ведь так часто они ревели по пустякам, хотя у них не было никаких серьёзных огорчений.
Потом говорила Чарита, дочка мадридского лётчика. Она сидела на корточках, обняв руками колени, и рассказывала, задумчиво глядя на искры костра:
— Страшно сейчас в Испании. То и дело стреляют из пушек, грохочут взрывы, горят дома. Многие ребята даже не знают, где их папы и мамы. Мы жили в Мадриде. Ночью нам редко случалось спать дома. Мы спали в погребе. Мы прятались там от самолётов. Утром бомбардировка кончалась, но уж спать нельзя было, потому что надо было становиться в очередь за продуктами. Нам приходилось голодать. Мои маленькие братишки плакали, потому что не было молока… Иногда я шла по улице, и вдруг раздавались выстрелы: БАМ, БАМ! Везде выстрелы. С балконов и из окон. Я быстро убегала. Я видела, как падают убитые люди… Это так страшно… А потом мы с мамой уехали в Аликанте. Но там тоже было страшно. Мне особенно запомнилась одна ночь. Над городов низко летали самолёты, бросали бомбы… Звери!
Чарита погрозила в воздухе кулаком и продолжала:
— Чтобы показать самолётам, где город, враги подожгли автомобиль. Он горел, как факел, и было светло. А германские и итальянские пароходы возле берега нарочно не тушили огней. Аликанте — красивый город. Но фашисты разрушили дома, сады, мостовые. Я видела, как на земле лежат изуродованные пальмы и убитые люди.
— А твой папа? — робко спросил Миша. — Мой папа — лётчик! — воскликнула Чарита. — Фашистским самолётам здорово достаётся от республиканцев! Мой папа не раз дрался в воздухе. Когда уж я собралась ехать в Советский Союз, мне перед самым отъездом сказали, что папин самолёт был подбит и упал. Но я верю, что мой папа жив. Он такой храбрый и хороший. Ведь и раньше случалось, что в его самолёт попадали, но он всё-таки оставался жив и доводил машину до аэродрома… Когда я вырасту, я тоже буду лётчицей. И обязательно буду коммунисткой.
Тихо-тихо у моря… И только журчал горячий гортанный голосок Чариты. Чарита кончила свой рассказ, её обняли наши девочки и стали гладить её волосы. Они молчали, но Чарита чувствовала, что они её любят, что они всем сердцем с нею.
— А я не знаю, где папа… — сказал смуглолицый Франциско.
Франциско с первого дня жизни в лагере стал общим любимцем. Он был приветлив и ласков. Губы его постоянно улыбались, и только в тёмных глазах, опушённых длинными ресницами, застыла печаль.
Когда Франциско выбрали председателем отряда младших ребят, он радостно смеялся и говорил:
— Теперь я президенто генераль!
Но глаза его по-прежнему оставались печальными.
— Я жил с мамой и папой в Касе де Кампо… Это тоже в Мадриде, — стал тихо рассказывать Франциско. — Папа взял винтовку и ушёл в окопы. Нашу улицу обстреливали фашисты. Вся земля дрожала. Из окон вылетали стёкла. А один снаряд упал к нам в сад. Мы с мамой заложили окна мешками с землёй. А ночью прятались в подвале. Когда я должен был ехать из Мадрида сюда, я побежал в окопы искать папу… Я хотел с ним попрощаться. Я бегал и везде искал его. Мне говорили: «Мальчик, уходи скорее, тебя могут убить…» Но я всё бежал и бежал. Мне так хотелось попрощаться с папой…
— И ты нашёл его? Нашёл? — закричали ребята, окружив Франциско.
— Нет… — грустно прошептал мальчик, — я не нашёл его. — Франциско закусил губы, чтобы не расплакаться, но сдержал себя, подошёл к костру и стал палкой разгребать красные угли.
Теперь начал говорить высокий, худощавый, быстрый в движениях Педро, тот самый Педро, который написал на камешке «карантин» и выбросил камешек в море: