Маленькие испанцы

По вечерам все собирались домой. Отец надевал свои большие очки и читал вслух газету. Мать слушала и шила: она частенько чинила одежду Сарагоссы Его чёрные панталоны и ситцевая рубашка быстро рвались. У Сарагоссы даже не было пальто. Зимой он ходил в свитере. Правда, в Альморади зимой нет снега, но всё же бывают сильные ветры и дожди. Шапки у Сарагоссы тоже не было, и поэтому, когда шёл дождь, мальчик брал с собой старый мамин зонтик.

Сарагоссу мало огорчало то, что он плохо одет. Его карие глаза всегда были веселы. Он часто шутил и смеялся, обнажая крупные белые зубы. Когда богатые мальчишки, которые учились вместе с ним в одной школе, пытались насмехаться над его рваным зонтиком, он смотрел на них гордо и презрительно, и те отворачивались.

Бодрости Сарагосса учился у своего отца и старших братьев — Марьяно и Хоакина, которые были коммунистами.

Особенно сильно мальчик любил Хоакина. Хоакин мог дурачиться, шутить и петь, как будто ему было не двадцать пять лет, а десять. Как только Хоакин, весёлый, вбегал в комнату, сразу становилось так светло, словно в дом заглянуло солнышко. Бывали вечера, когда все кастрюльки в доме были пусты и мать ничего не могла дать к ужину. Глаза мамы были полны слёз. Хоакин обнимал мать и шутил:

— Ничего, мама, по-моему, это даже вредно ужинать каждый день. Верно, Сарагосса? Давай-ка, братишка, своём о «Чепухе»!

Сарагосса с восторгом глядел на брата, когда тот бодро шагал по комнате, распевая шуточную песенку:

По морю плавают зайцы,
По горам бегают сардинки,
Бегают сардинки,
Траля-ля, траля-ля!
Я вышел из дома с трёхнедельным голодом,
И встретил я компотницу, полную яблок.
Я ел яблоки, бросал в компотницу косточки,
И вновь вырастали там яблоки,
Траля-ля, траля-ля!

У матери разглаживались морщины на лице, высыхали слёзы. С таким молодцём, как Хоакин, даже в голодные часы было весело.

Сарагосса стал пионером. Как он был горд, когда его приняли в группу пионеров, которую организовали пионеры города! Тогда в Испании ещё хозяйничали фашисты. К пионерам часто приходили коммунисты и говорили о том, как надо бороться против богачей и насильников. Здесь Сарагосса впервые услыхал о Ленине и Сталине.

Ах, как завидовали мальчики и девочки Альморади пионерам Советского Союза! Там пионеры могут собираться не тайком, а открыто, могут ходить по улицам с красным знаменем, с барабаном, с горном, и их никто не смеет тронуть.

При домике, где жила семья Сарагоссы, был большой тенистый двор. Часто сюда приходили лучшие друзья Сарагоссы: Маноло, Рикардо, Франциско. Мальчики играли в футбол, в волчок, а потом усаживались на камнях и тихонько разговаривали о том, как они устроят свою жизнь в Альморади, когда будут большими.

— Может быть, тогда самый красивый дом синьора на главной улице отдадут ребятам, — мечтал Маноло, болтая смуглыми исцарапанными ногами. — Ты думаешь, Сарагосса, это будет?

— Конечно, — уверенно отвечал Сарагосса и добавлял, что слыхал от отца: — «но с неба это не свалится. От Бога этого ждать нечего, потому что Бога нет. Это надо самим сделать. И это не очень легко».

Когда началась война между республиканцами и фашистами, первой из семьи Сарагоссы ушла на фронт сестрёнка Ремедио. Она была самой старшей из сестёр, — ей только что исполнилось семнадцать лет, — но была она самая смелая. Хотя она работала модисткой и пальцы её были исколоты иголкой, она умела отлично стрелять.

— Мама, папа, — взволнованно сказала Ремедио, — я ухожу в Эльче, я буду там работать в народной милиции. Не беспокойтесь!

Она торопливо складывала вещи в дорожный мешок. Сарагосса с завистью и восхищением смотрел на сестру. Ах, если бы он был старше!

Через некоторое время из Эльче пришла весть, что батальон имени Ленина ушёл на фронт в Карабанчель и с батальоном ушла Ремедио.

«Дорогие мои! — писала она. — Я буду пулемётчицей. Не правда ли, вы не будете тревожиться? Я ведь стреляю, как парень».

Вторым ушёл на фронт Хоакин. И в доме стало так пусто, что сердце Сарагоссы сжималось от тоски.

Над городом пролетали самолёты. Сотни республиканцев уходили на фронт. Их провожали со слезами и песнями жёны, дети и матери.

Долго не было никаких вестей от Ремедио и Хоакина. Потом пришло короткое письмецо от Ремедио, — она была ранена в бою под Карабанчелем, вылечилась и снова уходит на фронт…

Письмо перечитывали множество раз. Мать плакала от радости и тревоги.

— Как там наш Хоакин, — говорила она, — от него нет никаких известий. Уж не случилось ли чего-нибудь?

— С Хоакином ничего не может случиться! — горячо восклицал отец.

— Слышишь, мама, с Хоакином ничего не может случиться, — успокаивал мать Сарагосса.