Маленькие истории, возвращающие нас в детство

После концерта ребята сели на рейсовый автобус. Плавно покачиваясь, он нудно тянулся по скользким улочкам: неповоротливо вылазил из цепочки юрких, омытых дождем, автомобилей, подползал осторожно к остановке, гремел дверьми, набирал пассажиров, затем так же осторожно пристраивался к основному потоку и, не торопясь, плыл дальше в гулком течении дороги. Что-то сонное, расслабляющее было в этом ровном движении, и Леха, поначалу нервничавший от невыносимой медлительности, перестал раздраженно вздувать желваки, успокоился, разомлел, почувствовал себя необыкновенно легко, как когда-то в речном трамвайчике, подплывая к пристани за городом в дождливую погоду, когда совсем не хотелось покидать сухого, теплого места, приятно пахнущего перегретым машинным маслом, бежать по безлесому берегу к ближайшему укрытию, чтобы до нитки промокшим бесполезно дрожать под дырявым навесом, и он, щурясь в запотевшее окно с прилипшими снаружи водяными горошинами, лишь наблюдал, как закрываясь зонтами, портфелями, целлофановыми кульками, горе-грибники мчались к избушке лесника на опушке, и прислушивался к звучному шлепанью сочных капель на железной крыше.

А Володька после бессонной – мучил больной зуб – ночи, духоты прокуренной комнаты, где он почти безвылазно находился с того момента, как в командировку уехала мать, а вслед за ней по путевке в Пицунду отправился отец, после двух утомительных дней одиночества, после концерта, изнемогал от усталости.

– Володь, мелочь есть? – подал голос Леха и прервал раздумья Яковлева.

– Да, рубля полтора найдется. А что?

– И у меня рваный. Пивка трахнем у "Трех поросят"? Заманчивое предложение для повышенного воображения Яковлева было настольно неожиданным, что представив на минуту картину – себя с кружкой пива – юноша растерялся, промычал неопределенно, хотел было тотчас отказаться, отговорить заодно и Леху, но, подумав, что так, должно быть, не поступают истинные мужчины, поколебавшись, согласился.

Они слезли напротив бара, у рынка, купили пустую трехлитровую банку, (Леха пояснил, что кружек в толчее не хватает), потом пересекли улицу и вошли в широкие, дубовые, под зазывной вывеской двери, недовольно заскрипевшие, и по скользкой, винтообразной лестнице, скрипучей, дощатой, спустились в слабоосвещенный Од нависающими сводами подвал, пахнущий сыростью, кислятиной, спертым воздухом, и с раздраженным сопротивлением окунаясь в сплошной гул голосов, этот полумрак, затхлость, Владимир, (пять, сделав тупое насилие над собой, встал вслед за довольным "Видимо, ему здесь все знакомо"), улыбающимся Алексеем у липкой стойки.

Банка с подступившей к горлышку пеной, которую Алексей через минуту с королевскими замашками изящно поставил перед Володькой, казалась ведерной, и еще казалось, что выпить ее чисто физически невозможно, но Леха пил, с напускной веселостью, и не желая отставать пил Володька, прямо так, из банки, пока не было кружек.

Оказалось, что здесь у Лехи много знакомых, друзей: окружающие знали его, подходили, здоровались, целовали в щеку, шутили, некоторым он кивал с величайшим удовольствием, а Володька, доверчиво подняв лицо, из вежливости молчал.

С юмором, иногда скептически ухмыляясь, Лешка без умолку рассказывал о том, что пережил. И шумные гулянки, о которых он поведал опять таки с неожиданным воодушевлением, и бесконечные безобразные драки, и переделки – о-го-го какие! – в которых побывал, друзья, о которых отзывался с некоторой бесшабашностью и развязанностью, невольно заставляли уважать Леху, поднимали его в глазах простодушного Яковлева. Конечно, это были ребята с улицы, привод в милицию они считали чуть ли не геройством, кое-кто из них побывал в колонии, некоторым она угрожала.

Из диалога между Лехой и его товарищами, услышанного Володькой, ничего ясно не было: ни то, о чем речь, ни то, что хотят эти таинственные люди, чего он хочет от них; ясно было только то, вернее это было предположением, что кого-то поймали, кто-то боится как бы его не "застучали", кто-то решился на безумный шаг.

Язык заплетался, а пиво за разговором незаметно исчезло. Оставили это место, ставшее родным за проведенный час, и с головокружением, спотыкаясь, сосредоточенно глядя себе под ноги, побрели домой к Лехе. Тетя, у которой он жил, была на работе. Неумело сварили обед, без аппетита поели, поиграли в карты.

– Леха, у меня предки в командировке. Давай завтра вместо уроков у меня посидим, послушаем Высоцкого, главное, доставай бабки, – предложил Володька и испытывающе посмотрел на Куницына.

– Хорошо, утром я у тебя.

Последний день каникул Яковлев провел на диване.