Маленькие повести о великих художниках

— Не ведаю. — покачал головой Рожамята. — Думать надобно.

Некоторое время оба молчали. Тишину нарушали только заливистые рулады сторожа Митрича.

Блажная вздохнула, поднялась со скамьи.

— Ладна… поджидай… Скоро явитца.

— Почем ты-та знаш?

— Слышу…

Рожамята поднял голову, прислушался.

— Брешешь ты… Тишина окрест.

— Я не ухом слышу-та… сердцем!

Блажная повернулась и ушла в спальню. Тихо скрипнула дверь. Рожамята еще долго сидел на лавке, напряженно о чем-то думал.

Услышав шаги по коридору, быстро поднялся, пригладил волосы, одернул рубаху, но остался стоять на месте.

Распахнулась дверь, в Тереме возникла писательница Слюнкина. С большим чемоданом в одной руке, сумочкой и баулом в другой. Она тяжело дышала. Поставив чемодан на пол, сумочку и баул пристроив рядом, медленно подошла к Рожамяте почти вплотную.

— Вот! — тихо сказала она, переведя дыхание. — Я так решила. И все. Плевать на условности. Пусть говорят, что хотят. Пойду с тобой. Куда ты, туда и я.

— За тобой гналися, что ль?

Глядя друг другу в глаза, оба осторожно присели на лавку.

— Я так боялась… Думала, приду, а вас никого нет! И тебя нет! Приснилось все…

— Вота он я! — усмехнулся Рожамята.

Слюнкина с нежностью смотрела на него, застенчиво улыбалась.

— Я ведь всю жизнь тебя ждала. Сокол ты мой, ненаглядный…

Рожамята перестал улыбаться, вздохнул.

— Верно молвишь, сокол. Гол, как сокол. В одном кармане вошь на аркане, во другом блоха на цепи.

— Господи! Разве в деньгах счастье?! — воскликнула Мария.

— Тожа верна, — согласился Рожамята. — Счастья на аршин не смеряш. Ты вона явилася, я счастлив. Будет чево спомнить…

Слюнкина вздрогнула, нахмурилась. Внимательно, пытливо посмотрела в глаза Рожамяте. Но тот смотрел в сторону.

— Ты не думай. Я не какая-нибудь взбалмошная дура. Я пришла насовсем. Или ты…

— Твоими ба устами…

— Ты договаривай, договаривай, раз начал… — настаивала она.

Рожамята долго молчал, вздыхал, покачивал головой..

— Не сладитца у нас с тобой, Мария.

— Это почему, интересно знать? — прищурилась Слюнкина.

— Как жа… Стена меж нами… Неужто сама не видишь? Стена неодолимая…

— Глупенький! Ты как ребенок! — неожиданно засмеялась она. И потрепала его по волосам. — Думаешь, если мы такие, новомодные, современные, значит лучше вас? Чушь собачья! Просто мы книжек больше читали. Разве это наша заслуга? Да что там… Отмой тебя, как следует, причеши, приодень, никому и в голову не придет спросить, какого ты года рождения. Кстати, ты в каком году родился?

— Пятьдесят третьего я… — недоуменно поднял голову Рожамята.

— Погоди… Значит, тебе сейчас сколько?

— Двадцать восьмой ужо пошел.

Слюнкина пошевелила губами, что-то подсчитывала.

— А месяц? В каком месяце ты родился?

— Июля я… К чему тебе-та?

— Плохо. — заявила Слюнкина. — Получается, ты старше меня на два месяца. Должно быть наоборот. Мужчина должен быть старше.

Рожамята резко встал, отошел в самый дальний угол гостиной.

— Я и есть старшее! — резко повернувшись, сказал он. — Не два месяца, два века! Извиняй мя, Мария, полюбил я тя, да только… бестолку все. Не сладитца у нас… Ты сичас в каку-та игру играш. А ну как надоест? Тода как? Да и меж нами ты как жить-та собираешса? Наша жизнь, что рубаха эта… Сверху красно, да насквозь потом просолоно. Жестокости неимоверныя, унижения, да поругания. Не сдюжиш ты… Нет, нет.

— Какие еще поругания?! Это у вас там… А мы-то здесь!

— В том-та и дела, Мария, что здеся. Мы оттудова вышли, да до вас покуда не дошли. Как ты нашу жисть здеся представляш? На ярманке нас казать, как зверей диковинных будитя? Как медведей, на цепи водить? А мы-та люди! Люди-и… Вона, содруги мои-та, на улицу носа не кажут. С испугу в щель норовят забитца. Иной може и сдюжит. А другой, слабый который. Игрец, к примеру. Или Чечотка та жа… Они умом тронутца могут. Об том тожа думать надобно. Кто жа за них подумат, кроме мя-та? Я старшой, я в ответе. За всех и кажного.

— Будете постепенно входить в нашу жизнь. Я буду среди вас, как… переводчик, что ли!

— Не сладитца у нас, Мария. Извиняй мя.

— Почему? — воскликнула Слюнкина. — Не понимаю, почему?

Рожамята долго смотрел на нее, едва заметно усмехался.

— Извиняй мя… Женатый я. Ужо который год. И детишки есть. Двоя. Ждут оне мя, не дождутца, когда их тятенька возвернетца…

— Погоди… — протяжно пропела Мария. — Что ты раньше-то?

— Ты разве спрашивала? Женатый я, венчанный…

Слюнкина с усилием потерла лоб. Потом даже головой встряхнула.

— Погоди! Ты женат, ладно, пусть. Но они… Кто они-то? Ты хоть понимаешь, куда ты попал? Ты… в другом веке!!!

— Как не понять, понимаешь. Как тебя увидал, сразу и понял. Не така уж бестолочь.

— Значит… — продолжала Мария. — …их уже нет на свете!

— Тебе нету, мне есть. Ждут оне… ждут… Не могу я так-та… При живой жене…

Тихо скрипнула дверь спальни, на пороге возник сонный Игрец. Начал делать Рожамяте какие-то непонятные знаки.

— Чего тебе? — недовольно спросил Рожамята.

— Мне эта… на двор надобно. — просипел Игрец.

— Тьфу ты! — в сердцах сплюнул Рожамята. — Еще спрашиват.

Игрец застенчиво глядя в пол, на цыпочках прошел мимо них.

— Извиняй, боярыня! — шепнул он Слюнкиной.