Маленькие повести о великих писателях

Андервуд стремительно ходил по всему зданию, появляясь в самых неожиданных местах, и давал распоряжения всем, кто попадался на его пути. Уайт, уединившись с хранителем книги и суфлером Томасом Хартом, что-то правил в рукописи. И лишь Шеллоу, поставив в самом центре двора кресло, восседал на нем, как на троне, покуривал трубку и, с видимым удовольствием, обозревал суматоху вокруг.

Проходя по коридору первого этажа, Андервуд услышал за одной из дверей женский плач. В другой ситуации он не придал бы этому значения, но сегодня…

Джон осторожно подошел к двери и прислушался. За дверью плакала девушка. Горько, навзрыд.

Джон решительно постучал в дверь набалдашником трости. Плач мгновенно прекратился. Он постучал еще раз.

Дверь открылась, на пороге стоял Томми в мужском костюме.

— Что вам угодно, сэр? — сухо спросил он.

— Могу чем-нибудь помочь?

— Нет, сэр! — ответил юноша и захлопнул дверь. Прямо перед носом потрясенного Андервуда.

Андервуд несколько мгновений стоял неподвижно перед закрытой дверью. Какая-то неясная догадка, нелепая и ужасная, мелькнула у него в голове, но он отогнал ее.

«От себя не убежишь!» — думал Вильям, сидя в своей каморке и лихорадочно накладывая грим на лицо. «Если родился Шекспиром, ты и в Африке будешь Шекспиром! Сколько не меняй фамилию, она все равно тебя достанет!».

Кстати, о самой фамилии «Шекспир». Поговаривали, еще прапрадед Вильяма, обладая диким нравом, имел привычку, упившись до озверения, загонять своих домочадцев на высокое, ветвистое дерево, растущее во дворе. Всю ночь он мощно тряс огромное дерево своими лапищами. Мечта у него, видите ли, такая была. Чтоб домочадцы посыпались с веток, как спелые яблоки.

Как правило, раз в неделю прапрадед тряс ветвистое дерево во дворе своего дома. И распевал во все горло воинственные гимны. Ходили слухи, отсюда и пошла фамилия «Шекспир», что всего-навсего означает «Потрясатель».

Хотя, возможно, это только легенда.

Сегодня, сидя перед зеркалом, Вильям уже не хмурился. Не до того было. Никогда еще он так не волновался. На молодого актера волнами накатывал панический страх. Совсем не так представлял он себе свое будущее, когда, сменив фамилию на «Портер», бежал без оглядки из Стратфорда. Совсем не так.

Вильям вовсе не был глупцом. Он не позволил бы себе слепо ринуться в столь дикую авантюру. Но, увы, положение его…

Карточные игры приносили одни долги, а жалование актера, о нем и вспоминать не хотелось. Проще говоря, Вильям был на содержании сразу у нескольких любовниц.

Андервуд сдержал слово, заплатил все его долги. И даже подарил ему прекрасный костюм. Со своего плеча. Правда, никаких бумаг с обязательствами Вильям не подписывал. Это внушало легкую, призрачную надежду на свободу. Но все же, все же…

Тем временем во дворе кто-то надумал навести чистоту с помощью новой метлы. Поднялась ужасающая пыль. И Шеллоу, вместе со своим троном, вынужден был с позором бежать во внутренние коридоры здания.

За маленьким столиком у выхода на помост сидел Уайт. Он сосредоточенно вычеркивал и что-то дописывал в рукопись. Вычеркивал и дописывал. Рядом стоял Томас Харт. Медленно жуя бутерброд из яичницы с бычьим салом, он поглядывал через плечо Уайта и рукопись и изредка одобрительно кивал головой.

— Успех будет? — неожиданно спросил Уайт.

— Хорошо бы скандал какой-нибудь случился… — неопределенно ответил старый суфлер. — Публика любит скандалы.

Томас отряхнулся и, открыв дверь во двор, посмотрел на небо.

«Как бы дождя не было!» — подумал он и задернул занавеску.

Представление чуть было не началось раньше времени. Кто-то решил опробовать новый гонг и, что есть силы, ударил в него палкой.

Публика, в нетерпении ожидавшая у запертых ворот, заволновалась. Двое подвыпивших подмастерьев и какой-то иностранный матрос принялись дубасить кулаками и ногами в ворота, требуя, чтоб их немедленно впустили. У ним присоединились вездесущие школяры. Этим только дай повод побузить. Раздались угрожающие возгласы. И Томасу Харту не оставалось ничего другого, он дал сигнал — открыть ворота.

Публика хлынула во двор настолько стремительным бурным потоком, что чуть не снесла сами створы ворот. Помощники суфлера едва успевали собирать плату за вход, по пенни с носа.

Зрители, с трех сторон окружившие помост, бесконечно вертели головами, пытаясь прочесть плакат вокруг двора, на котором было написано название пьесы… Конюхи, мясники, купцы и аптекари, мужчины и женщины… все одновременно двигались, разговаривали, здоровались и шептались, перекликались и смеялись…

Тут и там сновали торговки яблоками, элем и пудингом. Смех, восклицания…

Словом, атмосфера взвинченности и ожидания праздника.

В галерее второго этажа появилась знатная дама в полумаске. Ее сопровождал кавалер при шпаге. Добрая половина двора тут же принялась разглядывать гостей и вслух обсуждать их скрытые достоинства и явные недостатки.