Маленькие радости

– Это великолепно, в самом деле вас можно поздравить.

– И всем этим я обязана вам.

– Вашему собственному дарованию.

– Не позволите ли вы мне поблагодарить вас как следует?

– Если ваша благодарность выразится в том, что вы нальете мне чаю или, еще лучше, приготовите мне его.

Он откинулся на подушки и с довольным видом смотрел, как она чайной ложечкой достает чай из маленькой серебряной чайницы.

– Какой прекрасный дом у вас, господин де Солн.

– Вам нравится? Я так и думал. Отчасти из-за этого я хотел, чтобы вы пришли. Но вы должны прийти еще раз, когда я смогу вам все показать и рассказать историю моих вещей. Я всю свою жизнь собирал красивые вещи, вкладывал в это столько же усердия и тяжелого труда, сколько другие вкладывают в занятия на бирже или в мэрии.

Тони оглядела комнату. Она была очень высокая, и потолок был разрисован ветками яблони в цвету. Стены были обиты полосами из серо-зеленого шелка, а в промежутках между ними висели картины, изображавшие весну. Тут были пейзажи Коро, Мане, Ланкре и масса других имен, являвшихся новыми для Тони.

– Это моя весенняя комната.

– Мне нравится эта мысль.

Она прошла комнату и подошла к книжной полке, которая тянулась во всю длину стены, – одна длинная целая полка из зеленого флорентийского дерева.

– Я не знала, что вам нравятся и английские книги.

– Они мне не то что нравятся, а я люблю их, во всяком случае, некоторые.

Над большим камином висел портрет Гиацинты Форуа. Тони остановилась и смотрела на нее.

– Она очень красива.

– Я хочу, чтобы ее нарисовали, позднее, в виде картины для этой комнаты, картины весны.

– Когда вы думаете жениться?

Де Солн слегка пожал плечами.

– Кто знает? Гиацинта говорит, что в будущем году. Что касается меня, я бы хотел этим летом, я не становлюсь моложе. – Его голос звучал очень грустно. – Гиацинта говорит, и мудро говорит, я должен признать, что если кто уже женится, то это совершившийся факт, от которого уже не уйдешь, со свободой кончено. Согласны ли вы с этой женской точкой зрения, мадемуазель Тони?

Тони закурила папироску.

– Замужество много больше связывает женщину, чем мужчину, видите ли: мужчина и после женитьбы все-таки продолжает быть самим собой, но женщина всегда становится только женой или матерью и очень редко успешно выполняет обе обязанности. С выходом замуж она, разумеется, приобретает дом, но теряет самое себя, а ведь индивидуальность чего-нибудь да стоит.

Он рассеянно кивнул и внезапно сказал с большим жаром:

– Ни с чем в женитьбе не следует считаться, кроме любви, ни с индивидуальностью, ни со свободой. Все это гроша не стоит по сравнению с настоящим чувством.

– Я не сказала, что это важнее любви, – возразила Тони, – мы говорили о замужестве, а не о любви. Я думаю, что если человек действительно любит, то все остальное перестает иметь значение. Я этим не хочу сказать, что человек должен тотчас же перестать интересоваться всем остальным или жизнью и отдаться всецело страсти. Я хочу сказать, что все другие доминирующие интересы, как самоанализ, развитие индивидуальности, должны быть совершенно вычеркнуты. Любовь – это совершенная способность чувствовать одинаково с другим человеком, – вот и все.

– Если бы вы имели детей, любили бы вы их больше мужа?

Тони покачала головой:

– Нет. Я бы не могла. Я могу вобрать в свою душу всецело только одного человека. Я бы любила их, и они являлись бы моим даром ему, и вообще дети такие теплые, смешные, сонные, сладкие существа; но они бы никогда не были на первом месте, я боюсь.

– Боитесь? Вы говорите так, как будто ваши мысли неправильны. Вы совершенно правы, абсолютно правы, я так думаю. Я был бы в ужасе, если бы какой-нибудь малыш Жан или Гиацинта встретил бы меня как соперника в открытом поле.

Он слегка кашлянул.

– Уже бессовестно поздно, – воскликнула вдруг Тони, когда маленькие круглые часы пробили шесть. – Я должна пойти. Сегодня я еще буду недолго рисовать в кабаре. Жюль умолял, и я согласилась.

– Вы очень красиво одеты, мадемуазель Тони.

Тони покраснела от удовольствия:

– Первый результат моего успеха. Теперь скажите «суета сует».

– Нет, не скажу. Я люблю, когда женщины тщеславны, – мне кажется, это признак того, что они счастливы.

– Тогда я, вероятно, утопаю в блаженстве, ибо я не только очень, но безусловно горжусь моим новым кушаком.

– Прелестный лиловый цвет.

Она пожала ему руку:

– Ну, прощайте, и спасибо вам.

– Вам спасибо, – быстро прервал он, – что пришли навестить меня. Я ненавижу сидеть в одиночестве. Вы развлекли меня. Я чувствую себя так, как будто принял целительное лекарство.

– Еще раз прощайте.

– Придете ли вы скоро навестить меня, если я не поправлюсь?

– Я охотно приду.

– В таком случае «до свидания», потому что, если я поправлюсь, я приду к вам, а если нет, то вы придете ко мне.

Лакей ждал, чтобы проводить ее вниз.

Когда большие двери закрылись за ней, она вдруг подумала об иронии жизни де Солна с его постоянно плохим здоровьем. Он имел все, что мир мог ему дать, и не имел сил пользоваться всем этим.

Глава XXVIII