Маленькие радости

У нее было ощущение, что это происходит во сне, когда она взглянула на толпу, на картины по стенам. И это она привлекла этот поток людей, она рисовала эти картины. Еще два года тому назад она делала моментальные наброски в маленьком кафе. Все это казалось таким невероятным, и все же это была правда: нацарапанная подпись «Тони» сбоку на каждом рисунке свидетельствовала о том.

К ней подошел Дюформ, знаменитый журналист. Он был румяный и рыжий нормандец.

– Ваша тонкая линия, ваша уверенная линия так необычайно хороша, – сказал он.

Тони покраснела от удовольствия.

– Я вам пришлю набросок, – продолжал большой человек, – маленький подарок артиста артисту.

– Сударь, ваши слова имеют для меня такую же ценность, как и ваш подарок, и я буду на это смотреть как на одно из самых лучших моих сокровищ.

Он посмотрел ей вслед, когда она пошла по длинной зале.

– Вот что называется соблазнительная женщина, мой друг, – сказал он рассеянно Коллину, продолжая смотреть вслед Тони.

«Румпельмайер» был оживлен и привлекателен. Они заняли маленький столик у окна, так что могли видеть всех входящих и выходящих. Тони была сущим ребенком в отношении пирожных, в особенности с каштановым кремом. Она заказала кофе и едва начала его наливать, как вошел де Солн. Он был, разумеется, в обычном городском платье, но Тони своим критическим глазом заметила, что он выглядит наряднее обыкновенного. Тони видела, как подъехал сбоку его мотор. Рядом с ним шла высокая дама с очень суровым лицом. Она тоже была чрезвычайно нарядна, но не по последней моде. Де Солн оглядел комнату, его быстрые глаза искали столик. Наконец он повернулся к столикам у окна. Он сразу заметил Тони. С легким восклицанием он кинулся к ней.

– Я сегодня утром вернулся. – Он поклонился Жоржетте, затем Тони. – Я хочу вас представить моей матери.

Итак, суровая дама была его мать! Жоржетта мгновенно поднялась, лицо ее густо покраснело.

– Я уйду, – нервно заявила она.

– Разумеется, нет, – сказала Тони очень резко, – тогда я не останусь ни одной минуты.

– Я хотел, чтобы вы пили чай с нами, – протестовал де Солн, когда они вместе пересекали комнату.

– Со мной Жоржетта.

– Дайте ей уйти.

– Мой друг, я не делаю таких вещей. Жоржетта – мой гость, и я, конечно, останусь с нею.

Он взглянул на нее.

– Как вам угодно. Я хочу, чтобы вы мне, по крайней мере, обещали на завтра. Я задумал поездку.

– Поездку?

– Вы никогда не видели замка. Я хочу свезти вас туда. Поедете?

– С удовольствием, – ответила она.

Мадам де Солн встретила ее так, как, судя по ее внешности, она должна была встретить друга своего сына.

Она была любезна, но сдержанна.

– Я много слышала от сына о вашей работе. Я постараюсь поехать посмотреть выставку.

– Вы очень любезны, – прошептала Тони.

Что-то в де Солне, его быстрое оглядывание комнаты, безупречность его костюма, несколько ее поразило. Всего-навсего он отсутствовал около трех месяцев, а выставка закрывалась через неделю. Тони перевела взгляд на графиню, которую она раньше никогда не видала. Она напрасно искала в ней сходство с Жаном. Графиня была большого роста, изящна и холодна. Даже ее глаза, хотя они тоже синие, были не такие, как у Жана. Его глаза были того густого синего цвета, который часто описывается, но редко встречается.

– Мой сын сказал мне, что он надеется прокатить вас завтра в Венсен.

– Это будет очаровательно в такую погоду. Я люблю этот осенний привкус в воздухе и острый запах жженого дерева, который в это время года тянется из изб в деревне.

– Мадемуазель Сомарец знает времена года по их запахам, – вмешался Жан. Он улыбнулся Тони.

– Разве? – небрежно произнесла его мать.

Тони встала.

– Я жалею, что должна вернуться к моей подруге.

– К вашей подруге?

Тони посмотрела в сторону Жоржетты, которая представляла собой пышную картину в ее черном и светлом.

– У окна.

Мадам де Солн смотрела на Жоржетту, как смотрят не видя, а затем протянула Тони руку:

– Я рада, что познакомилась с вами.

Она ее отпустила чрезвычайно любезно, но на момент Тони почувствовала себя так, как много лет назад чувствовала себя в гостиной своей тетушки.

Эта женщина не нравилась ей. Ну и что же, вовсе не было необходимости, чтобы она ей нравилась. Жан был ее другом; но она не имела никакого желания включить его мать в ту же категорию.

Очень красивая дама весело окликнула Жана, когда они проходили по комнате.

– Моя кузина, – сказал он, поклонившись ей.

– У вас, кажется, тут сегодня много родственников, мой друг?

– Видите ли, имеется так много линий нашей семьи, – сказал он.

Тони испытала смутное, очень неприятное чувство неожиданности; Жан редко говорил о себе, и, хотя он брал ее на многие вечера в различные дома и, разумеется, в оперу и в другие театры, она никогда до сих пор не встречала никого из его родных. Она настолько ушла от общества за все эти годы работы в Париже, что совершенно перестала вспоминать те условности, которые она когда-то знала, и тем не менее последнее замечание Жана дало ей как-то почувствовать, что она «вне общества».