Маленькие рыцари большой литературы

Правда, уже среди современников Сенкевича, как уже говорилось, были и такие, кто смотрел на его произведение иначе. Так, крупнейший философ и теоретик культуры своего времени Станислав Бжозовский (1871—1911) писал: «Недостаточно любить что-то, хотя бы и до безумия. Недостаточно видеть что-то во всей красе и в солнечном сиянии.

Недостаточно словом придавать очертания своей любви. Надо ещё спросить себя, что такое твоя любовь, какова ценность того, что я люблю, какова ценность той формы, которая наполняет меня любовью».

Сенкевич — гражданин, художник, автор Трилогии — любил свою страну и своих героев безоговорочно, беззаветно. Рефлексию, сомнения он предоставил таким литераторам, как Бжозовский, Прус, Ожешко. Вопросами же, предлагаемыми Бжозовским, мог бы задаваться герой следующего романа Сенкевича «Без догмата».

*

В 1887 году Сенкевич, заканчивая работу над Трилогией, мечтал о том, чтобы приняться за современный роман. Менее чем через два года контуры новой книги стали вырисовываться: «Те, кто надеется, что найдёт здесь новых Иеремий, Чарнецких и т.д., должны будут разочароваться хотя бы потому, что таких людей теперь нет, — писал автор. — Но те, кто любит размышлять над разными вещами, найдут поле для размышлений над человеческой душой. Одним словом, там будет душа: сложная, больная, но настоящая».

Да, современность резко отличалась от славного рыцарского прошлого. «Эпоха „fin de siecle“[14], — пишет А. Ладыка, — изобиловала упадочниками, индивидуалистами, отчужденными от общества, эгоцентриками, гедонистами, скептиками, пессимистами, впечатлительными неврастениками».

Адресуя своё новое произведение «исключительно людям интеллигентным», Сенкевич указывал: «Роман должен быть выразительным предостережением против того, к чему ведёт жизнь без догмата — скептический, рафинированный ум, лишённый простоты и не имеющий никакой точки опоры. Это, правда, не спасёт Плошовских, но обратит внимание на причины, в силу которых Плошовские появляются».

Таким образом, речь с самого начала шла об определённом типе, хорошо известном под названием «лишних людей» — особенно в русской литературе, от Онегина до арцыбашевского Санина.

В Польше появление такого человеческого типа тесно связано с крахом идеологии позитивистов. «Идеалы героизма давно уже растоптаны, — писал Вильгельм Фельдман, — новые не родились, а во мраке, в хаосе множатся типы блуждающих, ищущих, больных, сомневающихся, бездомных бездогматцев».

Герой романа Сенкевича Леон Плошовский — последний потомок знатного дворянского рода, тонкий знаток и ценитель искусства, богатый, абсолютно бездеятельный и бесконечно сомневающийся: в общественных моральных устоях и науке, в друзьях, в женщинах и в себе самом. Его дневник, составляющий содержание романа, — это цепь патологических вывертов интеллекта. Не зря А.П. Чехов, не питавший особой любви к книгам Сенкевича, назвав «Без догмата» «вещью умной и интересной», добавил: «но в ней... много кокетства и мало простоты».

Прожив все тридцать пять лет своей жизни за границей, Плошовский сравнивает себя с «деревом, вырванным из своей земли и плохо пересаженным на чужую», и этим напоминает схожие рассуждения тургеневского Лаврецкого. В отличие от своих русских «собратьев», Леон не задаётся какими-либо великими целями: «Моё самопознание, — признаётся он, — докучает мне, не давая сосредоточиться и всецело отдаться одному делу».

Но беда Плошовского гораздо серьёзнее. Он не в состоянии не только заняться чем-нибудь достойным, но даже испытывать простые и прекрасные человеческие чувства.

«Я не чувствую к Лауре Дэвис ни капли привязанности и нежности, только восхищение шедевром красоты и физического влечения... В минуты внутреннего разлада я искал в её объятиях не только успокоения, но и унижения, и теперь злюсь на неё за это». Или: «Моё отношение к Лауре — наилучшее доказательство, что чувство, основанное только на увлечении внешностью, недостойно даже называться любовью. Впрочем, Лаура — исключение».