Маленькие трагедии большой истории

На исходе второй недели пребывания «гламурной» в больнице визиты качков прекратились. Из палаты вынесли несколько пакетов мусора, две охапки вялых цветов, навоняли дезинфекцией. Все вроде бы вошло в привычную колею; только покрывало по-прежнему сверкало в дверную щель, если кто-то туда заглядывал: говорили, что «гламурная» вцепилась в него и не отдала.

С третьей недели стал приходить батюшка. Каждый день в один и тот же час заходил в палату, плотно притворял дверь. Последний раз батюшка пришел с мужчиной. Просидели часа два. Все уже знали: это сын. Больше ни сын, ни священник в больнице не появились.

В субботу вечером, когда молоденькая медсестра ставила капельницу, «гламурная» бросила в нее скомканную купюрку: так она поступала, когда просила внимания к себе.

– Деточка… плиз, – услышала медсестра голос похожий на хриплый свист.

«Гламурная» показывала пальцем на большой пакет у стены.

– Укольчик? – спросила медсестра.

– Нет, достань, помоги… платье… прошу… плиз…

Девочка, приезжая из Самары, это не доигравшее в Барби провинциальное дитя, с любопытством заглянула в пакет и медленно вытащила роскошное платье со стразами, сверкающее, огромное, но тут же опомнилась и нахмурила бровки: «Нет, бабушка, это нельзя, не положено».

А утром другая медсестра зашла, чтобы сделать укол и остолбенела. В палате посреди хаоса сбитых простыней неподвижно возлежало большое тихое тело в платье со стразами, в бусах, браслетах, в парике и с синим маникюром, который нанесла смерть.

С того утра о «гламурной» больше не говорили. Злорадствовали, жалели – всё молча. Но несколько пациенток были замечены причесавшимися и подкрасившими губы.

Кукла

Мимо этой женщины, стоящей недалеко от входа в метро, каждый день проходили люди. Возможно, проходили и вы, не имея ни малейшего повода остановиться, поскольку она всего лишь продавала куклу. Ростом с Барби, но со славянским личиком и детской фигуркой, с закрывающимися глазами, симпатичную, а к ней – кукольную одежку: платья, костюмы, шляпки. Все сшитое своими руками: аккуратно, со вкусом. Но одежка эта была неяркой, без блесток, без модных аксессуаров; молодые матери современных девочек, скользнув взглядом, спешили мимо, и женщина стояла и стояла на своем месте, под солнцем, потом под дождем и снегом, опустив глаза и, видимо, потеряв надежду все это продать.

Кому-то из нас в тот день повезло. Я искала подарок для дочки своей подруги и, озверев от поисков элементарного плюшевого мишки, или зайца натурального окраса, или хоть чего-нибудь экологически некитайского, так обрадовалась, увидев знакомый силуэт с коробкой! Фарфоровая куколка, ее милая одежда, сшитая по моде семидесятых – детства, и восьмидесятых – молодости матери именинницы, – это было то что надо! Я купила куклу, мы перекинулись парой фраз, улыбнулись друг другу, женщина только чуть задержала коробку в руках, перед тем как положить в мой пакет.

Дома, рассмотрев, все как следует, я сначала подумала, что купила чудесный подарок. Кукольных вещей оказалось гораздо больше, чем на первый взгляд: трусики и футболки, бриджи и шорты, джинсы, юбки, байковая пижамка, две школьные формы, платья, особенно платья – домашние, летние, нарядные, платье для выпускного бала, подвенечное… Немного странно было, конечно, примерять его на куклу-подростка. И вообще, чем внимательней я рассматривала эту кукольную одежку, тем менее кукольной она мне казалась. На белой блузке, например, был приколот октябрятский значок, настоящий; на рукаве коричневого школьного платья – две красные нашивки; на черном школьном фартуке – комсомольский значок, поцарапанный, повидавший на своем веку. Отдельно были сложены и сколоты пионерский галстук, светлая газовая косынка, платок в горошек, панамка, две шапки – лыжная и с помпоном. И совсем отдельно – фата. Во всем этом наборе не доставало украшений – каких-нибудь бусиков, брошки. И обуви. Но на задней стенке коробки все это оказалось в нарисованном виде: украшения, домашние тапочки, чешки и кеды, коньки и лыжи, и конечно, туфли – несколько пар, причем было строго указано, к какому платью – какие. Не было только белых, к подвенечному. Без белых туфель невесту не оденешь. И у меня мелькнула мысль – а может быть, так и задумано, что невесту не нужно одевать?! Еще я тогда подумала: а что же нужно? Эта пожилая женщина так долго и упорно стремившаяся продать – в принципе за гроши – любовно сделанные, тщательно и как будто говоряще подобранные вещи – чего она хотела? Чего ждала? На что надеялась?

Я поискала среди вещичек какую-нибудь деталь, которая могла бы дать ясный и простой ответ. Нашлись какие-то мелочи: подвернутые до локтей рукава у пижамы, скрученный в трубочку носовой платок в кармане домашнего халата… Но о чем они?