Маленькие женщины

– Вот это и значит – возлюбить ближнего больше самих себя, и мне это нравится, – сказала Мег, когда они принялись выставлять на стол подарки для мамы, пока сама мама собирала наверху одежду для несчастного семейства фрау Хаммель.

Нельзя сказать, что выставка подарков выглядела так уж великолепно, но в маленькие свертки было вложено столько любви, а высокая ваза с красными розами, белыми хризантемами и спускающимися из нее гибкими зелеными лозами, поставленная посередине, придавала столу вполне элегантный вид.

– Мама идет! Играй, Бет! Эми, распахни дверь! Троекратное «ура» маменьке! – кричала Джо, носясь по комнате, пока Мег шла к двери, чтобы встретить и провести маму к почетному месту.

Бет заиграла свой самый веселый марш, Эми распахнула дверь, а Мег с величайшим достоинством изобразила почетный эскорт. Миссис Марч была поражена и растрогана; улыбаясь, с увлажнившимися глазами, она разглядывала подарки и читала приложенные к ним записочки. Домашние туфли немедленно оказались у нее на ногах, новый платок, обильно смоченный одеколоном Эми, отправился в мамин карман, роза была приколота у нее на груди, а про прелестные новые перчатки мама объявила, что они совершенно впору.

Сколько было смеха, поцелуев и объяснений, все дышало таким простодушием и такой любовью, благодаря которой эти домашние праздники бывают всегда так хороши, когда проводятся и долго-долго с нежностью вспоминаются потом.

Вскоре все взялись за работу. Утренняя благотворительность и праздничные церемонии заняли столько времени, что всю оставшуюся часть дня следовало посвятить подготовке вечернего празднества. Девочки были еще недостаточно взрослыми, чтобы часто бывать в театре, а семья недостаточно богата, чтобы позволить сколько-нибудь большие траты на домашние спектакли, поэтому сестрам приходилось изрядно ломать головы, занимаясь изобретательством. Как известно, голь на выдумки хитра, и сестры сами делали все то, что надобно для представления. Некоторые из их поделок были очень хитроумны: картонные гитары, старомодные соусники, обернутые в серебряную бумагу и превращенные в старинные светильники, великолепные одеяния из старого ситца, сверкающие жестяными украшениями из консервных банок для пикулей, и доспехи со столь же полезными ромбовидными кусочками блестящей прокладки, облекающей внутренность консервной банки и остающейся целой, когда с банки срезаются крышки. Самая большая комната в доме становилась сценой многих вполне невинных, но буйных увеселений.

Мужчины на эти увеселения не допускались, так что Джо могла играть мужские роли, сколько душе угодно, и получала особое удовлетворение, надевая желтовато-коричневые кожаные мужские сапоги, подаренные ей подругой, которая была знакома с дамой, которая была знакома с актером. Эти сапоги да иссеченный разрезами дублет, когда-то использованный неким художником для какой-то картины, были основными сокровищами Джо во всех спектаклях. Малочисленность труппы вынуждала каждого из двух главных актеров брать на себя по нескольку ролей, и они несомненно заслуживают уважения за тяжкий труд, какой выпадал на их долю, когда приходилось заучивать три или четыре разные партии одновременно и то и дело быстро снимать и надевать то один костюм, то другой, да еще режиссировать спектакль. Домашние спектакли служили отличной тренировкой памяти, безвредным развлечением, и на их подготовку уходило много часов, которые в ином случае проводились бы в праздности, одиночестве или менее полезном обществе.

В рождественский вечер чуть больше десятка девиц взгромоздились на кровать, игравшую здесь роль бельэтажа. Они сидели перед голубым с желтыми узорами занавесом из мебельного ситца в самом лестном для актеров расположении духа – в нетерпеливом ожидании. Из-за занавеса до них долетали бесчисленные звуки приглушенного шепота и шуршания, слабый дымок от светильников и порой возбужденное хихиканье Эми, которой было свойственно в такие моменты впадать в истерику. Но вот половинки занавеса разошлись, и «оперная трагедия» началась.