Маленькие женские тайны

Почему она не закричала, не попыталась убежать? Возможно, они знакомы — а может, этот человек выглядит совсем безобидным? Он говорит «Привет!» или, скажем, «Что такая красивая девушка здесь делает?», подходит к Элен вплотную — и внезапно хватает ее за горло (хотя нет, она тоже успевает что-то сказать, скорее всего, именно эту реплику они с Томми и слышали, направляясь к лестнице).

Хватает за горло, душит — она отбивается, во время борьбы они задевают металлическую стойку. Наконец девушка обвисает замертво. Преступник опускает ее на пол и… наотмашь бьет по лицу (хотя Клодин знала, что произойдет, но невольно вздрогнула). Еще раз и еще…

И опять-таки — почему вдруг?! Ни в одной газете восьмилетней давности не было написано, что он калечил своих жертв! Или, может, об этом не писали из сострадания к семьям погибших девушек?

Вопросы, вопросы… И ни на один из них пока нет ответа.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Из дневника Клодин Конвей: «Не люблю болеть! Унизительно зависеть от какого-то дурацкого насморка…»

Спала Клодин в ту ночь плохо.

Раз за разом ей снилось, что она бежит по темному пустому городу, освещенному редкими фонарями. Позади слышны шаги преследователя, а воздух вокруг горячий и густой, как сироп, и каждое движение дается с трудом. Убийца уже совсем рядом, накидывает ей на шею удавку — и душит, душит…

На этом месте она обычно просыпалась — кое-как осознавала, что рядом никого нет, а дышать трудно из-за насморка, делала пару глотков уже остывшей воды с медом и вновь откидывалась на подушку.

Засыпать не хотелось — ведь там, во сне, ее ждал убийца, но сил встать не было, а глаза закрывались сами, и в какой-то момент она снова оказывалась в жаркой и душной темноте, а позади гулко отдавались нагонявшие страх шаги…

Наконец, едва за окном забрезжил рассвет, Клодин собралась с силами и встала. Чувствовала она себя не лучше вчерашнего, даже хуже: горло болело зверски, а все тело было покрыто липким противным потом.

Постояв пару минут под теплым душем, она приняла лекарства и, закутавшись в теплый халат, вытянулась на кресле, надеясь, что рано или поздно они подействуют и ей станет легче.

Обычно по утрам она пила кофе — это подбадривало и придавало сил. Но сегодня кофе не хотелось категорически, до тошноты, а спорить с собственным организмом Клодин не собиралась — ему виднее.

Почти сразу снова навалился сон. Она попыталась бороться с ним, но глаза не открывались, словно кто-то положил на веки тяжелую горячую руку.

…Снилась карусель — под веселый перезвон колокольчиков она крутилась быстро-быстро, так что не рассмотреть было, кто на ней сидит. Но вот поехала медленнее, затормозила — и с нее горохом посыпались детишки. Маленькие, чуть старше Томми, одетые в одинаковые черные костюмчики и острые желто-черные колпачки, как у средневековых шутов, они подбежали к Клодин и обступили ее, весело галдя и позванивая венчавшими колпачки бубенчиками.

«Вы кто?!» — смеясь, спросила она. «Мы вопросы! Мы вопросы! Вопросы!» — раздалось с разных сторон, и почему-то у Клодин не появилось ни малейшего сомнения, что это действительно вопросы — те самые, над которыми она ломала голову.

Один из ребятишек выскочил вперед, к самым ее коленям, и, задрав вверх личико, воскликнул: «Но ведь это же все так просто, миссис Конвей!»

— Миссис Конвей! — звонкий испуганный голос раздался уже не во сне — наяву, и Клодин ошалело вскинула голову.

В дверях стояла молоденькая горничная в форменном белом переднике и голубой шапочке.

— Миссис Конвей, что с вами?! — с ужасом повторила она.

— Ничего. Я спала, — просипела Клодин.

— Ой, вы так страшно лежали с открытым ртом и хрипели! А можно я у вас уберу, или лучше попозже? Мисс Хартцог сказала, что вы заболели. Как вы себя чувствуете?

Все это она выпалила подряд, не делая пауз и не давая вставить хоть слово. На миг у Клодин возникло искушение отмахнуться от беспокойной девчонки — пусть уберет позже — и, воспользовавшись тем, что вроде бы ей стало немного получше (по крайней мере, не снится уже никакая муть про убийства), залечь в постель и еще поспать. Авось удастся и с нахальным «вопросом» в колпачке с бубенчиком разговор закончить: что значит «все просто»? — ну-ка объясни, коли знаешь!

Но хорошее воспитание взяло вверх.

— Пока еще не очень. Но, надеюсь, к завтрашнему дню уже легче будет.

— Я могу вам как-то помочь?

— Вы не могли бы раздобыть где-нибудь чашку чая?

— Да-да, конечно, — закивала горничная. — Сейчас! — сорвалась с места и исчезла за дверью.

Вернулась она через несколько минут. Принесла на подносике большую, расписанную розами чашку и, улыбаясь, поставила на столик.

— Вот! Мисс Хартцог как раз заварила свежий.

Чай был крепкий, красновато-коричневый — даже несмотря на насморк Клодин почувствовала его ни с чем не сравнимый горьковатый аромат. Странное дело — она никогда не любила чай, но сейчас этот запах показался ей самым упоительным на свете.