Маленький Бобеш

Все трое ринулись к насыпи, но было поздно — мимо с грохотом катил пассажирский поезд. Гусята, всполошенные шумом, успели убежать, а старая гусыня не успела.

Когда проехал поезд, ребята взбежали на пути — и каков же был их ужас! Старая гусыня была раскроена пополам, точно ее перерезало огромным ножом; одна половинка лежала по одну сторону рельса, вторая — по другую.

Ребята стояли над бедной гусыней как громом пораженные, бледные, не могли и слова выговорить, горло у них сжималось. Первым пришел в себя Тонда:

— Ох, опять и порка будет, только держись!

— Батюшки, как теперь быть? Я и домой не пойду — батька нас убьет!

— Бедная гусыня! — сокрушался Бобеш. — Вот, наверное, больно ей было!

— Твоя была, Тонда, забота за гусыней смотреть! — плаксиво сказал Франта. — Я на себя гусят брал, а гусята все целы.

— Ты на меня, пожалуйста, не сваливай! Кабы гусята не убежали, их бы тоже переехало!

Братья присели на корточки подле гусыни и заревели. Бобеш тоже заплакал за компанию, жалеючи и гусыню и мальчишек. Гусята между тем сгрудились возле них и удивленно смотрели на старую гусыню, недоумевая, что же такое стало с их матушкой, почему она не бежит к ним, не зовет их, как обычно. Гусята вытягивали шейки и гоготали. Погоревав, ребята наконец решились гнать гусей домой. Но как быть с гусыней? Уговорились, что одну половинку понесет Бобеш, другую — Франта, а Тонда погонит гусят.

Шли они понурые, прямо как с похорон.

На лугу Бобеш увидел запряженных в спичечные коробки кузнечиков.

— Как быть с конями? Оставим здесь? Давайте их отпустим! — предложил сердобольный Бобеш.

Но Тонда был зол на кузнечиков и сказал, что надо их раздавить.

— Они же не виноваты, — вступился за кузнечиков Бобеш.

— Нет, виноваты. Кабы мы с ними не играли, успели бы согнать гусей с полотна.

— Верно! — поддакнул Франта, настроившись расправиться с кузнечиками.

— Ну, отпустите их! — упрашивал Бобеш.

— Нет, убьем! — стояли на своем Тонда и Франта.

— Тогда я не понесу гусыню и не пойду с вами!

— Ладно уж, бери, коли тебе так хочется! Можешь и коробочки взять.

Бобеш и рад бы их взять, да во что? Шапки у него с собой не было.

— Карманы у тебя есть?

— Есть.

— Положи в каждый карман по коробочке и кузнечиков тоже, ничего с ними не станется, — посоветовал Тонда и помог ему рассовать все это по карманам.

Потом они нехотя побрели в деревню. Чем ближе они подходили к дому, тем громче и жалобнее плакали Тонда с Франтой. Дети, игравшие в песке у пруда, повскакали и пошли следом за ними. Взрослые останавливались, спрашивали, что стряслось.

— Вот так обрадуют отца! — говорили они, узнав о происшедшем.

Из дома Безручки выбежали дети и, увидя окровавленные останки старой гусыни, в ужасе принялись кричать. На крик выскочил и сам Безручка. Он остановился, глазам своим не веря.

— Ах вы, мерзавцы! Что же вы опять натворили?!

Тонда с воплями помчался на плотину. Франта положил половину гусыни на землю и бросился за ним. Но Безручка мигом догнал их. Видя, как нещадно расправляются с его приятелями, Бобеш тоже стал кричать.

Хотя у Безручки была одна рука, он ухитрялся самым немилосердным образом хлестать ремнем мальчишек.

— Ба-а-тя, не бей, пожалуйста! Отпусти! — наперебой вопили мальчишки.

Бобеш положил останки гусыни и подлетел к Безручке.

— Дядечка, милый, не бейте их! Они не виноваты, это машина переехала гусыню! — упрашивал он.

— Убирайся ты от меня! — крикнул на него рассвирепевший Безручка.

Бобеш увидел, что Безручка страшно зол: глаза у него выпучены, лицо все красное, прямо сизое.

Прибежал сосед и начал увещевать Безручку, чтобы тот не бил детей, они еще малы, не смыслят, и не надо было доверять гусей таким малышам.

— Помалкивайте уж, за своими приглядывайте! — напустился на него Безручка. — Хорош бы я был, если бы их путем не воспитывал, чтобы из них потом негодяи, дармоеды вышли! Я их научу гусей беречь!

Мальчишки уже просто визжали от боли. Бобешу стало жутко. Весь дрожа, он бегом пустился домой.

«Нет, не хотел бы иметь такого злого отца! Мой папа добрый. И надо же было именно сегодня не послушаться матери — убежать за деревню, опять баловством заниматься!» — укорял себя Бобеш.

Дома бабушка спросила его, отчего он заплаканный: наверное, опять где-нибудь носило, и мальчишки, поди, отколотили.

Бобеш выложил бабушке все, что произошло. Бабушка поужасалась и сказала:

— Видишь, видишь! Так и до беды недалеко, так могло и вас поездом задавить! Ах, господи, мученье с тобой, парень, никак за тобой не уследишь! Я его по всей деревне разыскиваю, так о нем беспокоюсь, а он вон что вытворяет! Кабы не жалела тебя, всыпала бы хорошенько, озорник ты этакий! Ну вот ужо скажу матери — дождешься, безобразник!

Бобеш побрел в свой закоулок позади стола, сел и молча вытирал слезы, сокрушаясь, что такой уж он, должно быть, плохой, а ведь ему самому хотелось быть хорошим. Вдруг он вспомнил про кузнечиков и сразу перестал плакать. Вытащил их из карманов и пустил на пол; они были еще живые. Через минуту Бобеш играл с ними, забыв все горести.