Маленький богатырь

Это объявление Ромка сам прикрепил на доску объявлений первого этажа в гуманитарном институте по просьбе своего отца – того самого профессора Евгения Святозарова несколько недель назад. А до этого всю неделю уговаривал отца взять его с собой в далекую, но наверняка безумно интересную экспедицию. И наконец-то уговорил.

– Ну пойми, я не могу тебя взять. – Усмехнулся своей милой улыбкой Евгений Борисович, раскладывая дома в большой комнате на серо-зеленом ворсистом ковре экспедиционную карту, вероятно для того, чтобы проложить на ней маршрут. – Ты же еще ребенок, а я еду со студентами, им всем по двадцать лет. – Вон, подай ту коробочку, пожалуйста, – сказал он.

Ромка вздохнул, дотянулся до прозрачной коробки с разноцветными флажками. Евгений Борисович посмотрел на своего подросшего сына, очень напоминавшего ему его самого в детстве – такого же худого и высокого для своих девяти лет мальчишки, с бледной матовой кожей, темно-каштановыми непослушными, волнистыми вихрами, широкими длинными и густыми бровями, серо-голубыми почти синими глазами и яркими алыми губами, будто обмазанными любимым Ромкиным малиновым вареньем, которые он постоянно облизывал, когда волновался. Взяв из рук сына коробку, Евгений Борисович открыл ее и стал скотчем старательно прикреплять флажки к карте.

– Пап, ну я же самостоятельный, – уговаривал отца Ромка, помогая ему прикреплять флажки.

– Помнишь, в прошлом году вы улетели с мамой в Сочи, а я здесь один целую неделю жил, и ничего. Сам готовил себе, сам стирал, даже полы мыл, со мной не надо нянчиться.

– За тобой тогда соседка тетя Валя приглядывала, и твой Антошка все время у нас ночевал, – мычал историк, задумчиво почесывая темный вихрастый затылок. – И кто тебе готовил? Ты сам? – разбил всю тактику сына Евгений Борисович. – Тебя же кормили постоянно домашним, тетя Валя старалась. Не приставай, Ромашка, поедешь к бабушке – мы так решили с мамой. Лучше иди доделай уроки.

– Ну па-а-апа, – не отставал Ромка. – Как же я стану самостоятельным, если я буду все время с бабушкой сидеть. Я хочу как ты – ездить в экспедиции, бывать в разных местах, узнавать что-то новое…

– Мал еще. Твой дед взял первый раз меня в море, только когда мне шестнадцать исполнилось, – ответил профессор, прикрепив к нарисованному на карте холму синий флажок, – а тебе только девять, и мама не разрешит.

– Разрешит, разрешит, – не унимался Ромка, – я уже с ней говорил, я еще поговорю.

– Вот вернется завтра мама из рейса, тогда и поговорим, а пока доделай уроки и иди гулять. Антон уже звонил, спрашивал, – Евгений Борисович закончил разговор с сыном и, прикрепив последний зеленый флажок к нарисованному домику с башенками, сфотографировал полученный результат, видимо для того, чтобы показать его кому-то очень важному.

Вечером следующего дня мама вернулась из международного рейса (она работала стюардессой). Ромка тут же напал на нее с расспросами прямо в коридоре, выхватил сумки, попытался окружить ее заботой. Отец в это время был на открытии выставки в городском историческом музее, куда его пригласили в качестве главного куратора.

– Мамуль, а ты видела Рим?

– Нет, Ромашка, в этот раз мы летали в Милан – прямой рейс из Москвы без пересадок. Представляешь, у нас там закончились бутерброды, остались только для пассажиров, а кафе в аэропорту было закрыто по техническим причинам, поэтому я ужасно голодная… – сказала мама, пытаясь освободиться от объятий сына, чтобы развязать оранжевый шейный платок.

Встряхнув соломенными кудрявыми волосами до плеч, стройная и высокая молодая женщина подмигнула зеркалу, сняла теплое пальто, поскольку на улице уже давно стоял октябрь, напоминая о себе промозглыми дождями и мокрым листопадом, поправила шелковую голубую блузку, переобулась в мягкие тапочки, которые Ромка предусмотрительно достал с нижней полки шкафа и, пригладив непослушные вихры сына, спокойно прошла на кухню.

Конечно, у нее было имя. Ее звали Рита, а полностью – Маргарита Сергеевна, но здесь мы будем называть ее – мама Рита.

– Мам, а папа летит в Нижний Новгород искать Китеж-град, – начал Ромка, наблюдая, как мама, уже помешивает ложечкой чай и отламывает кусок от мягкой булки. Ее ярко-зеленые, почти изумрудные глаза, в которых, как говорил папа, жило вечное лето, как всегда светились добротой и спокойствием. Ромка решил, что не будет капризничать, а расскажет все и сразу – и будь что будет.

– Я знаю, Ромашка. Твой папа мне все уши об этом прожужжал. Ох, бедные его студенты, они же не такие энтузиасты, как наш Евгений Борисович, – сказала мама Рита, допивая чай и нежно глядя на сына.

– Мам, а можно… ну, может быть, можно мне?..

– Ну что, Ромашка? Что случилось?

– Мам, можно мне?

– Так, Ромик, – с напускной строгостью сказала мама, поставив чашку на стол и подперев руками подбородок. – Во-первых, вынь руки из карманов, во-вторых, соберись и решись прямо мне сказать, что тебе можно.

Ромка послушно вынул руки из карманов, выдохнул и выпалил.