Маленький Большой человек

Старая Шкура, покуда докурил свою трубку, изменился до неузнаваемости: он приветливо улыбался, без умолку тараторил на своём наречии, потом обратился к женщине, что сидела у костра, — что-то приказал, наверное, потому как она тут же вышла и вскоре вернулась с куском свежего мяса — видать, вырезала из антилопьей туши.

Эта женщина с лицом, круглым как луна, порезала мясо на куски и бросила в котёл, где уже закипало какое-то варево. От этого варева исходил дух, который, не иначе, и привлек сюда кучу народу — индейцы начали залазить в типи один за другим. Первым пришёл тот мальчишка, что принял у нас лошадей, за ним ещё одна толстуха — точная копия поварихи, а ещё — девчушка, на которой не было ни нитки одежды, мальчуган чуть постарше — в таком же костюме. Потом появился красивый парень лет двадцати пяти, и наконец — Горящий-Багрянцем-В-Лучах-Солнца — кормилец, собственной персоной, всё ещё в боевой раскраске. Ну, а за ним следовала целая процессия во главе со стройной красавицей с большими нежными глазами лани и косами до плеч. С ней было трое или четверо ребятишек, лет шести и меньше. Все эти люди уселись на корточки в кружок вдоль стен типи, уставились на котёл и следили за ним, не отводя глаз. Почти у всех с собой были деревянные миски, а у некоторых — и ложки, тоже деревянные, либо из рога. Они сидели молча, на нас с Кэролайн только разок взглянули и больше не обращали никакого внимания.

Немного спустя повариха взяла черпак и насыпала по полной миске варева сначала нам с Кэролайн, а потом и остальным. Все принялись есть, а вождь не взял в рот ни крошки, просто сидел на бизоньей шкуре, как король на именинах.

Тут я вдруг вспомнил, как индейцы, которые приезжали к нашему обозу, все время приговаривали «хай-хай», когда ели сухари и пили кофе. Мне все ещё было ужасно не по себе, и, хотя я страшно хотел есть, еда меня не очень-то успокоила: надо вам сказать, мясо было довольно-таки жесткое. Куски антилопы не слишком хорошо проварились. К жиру индейцы относятся без предубеждения, а кроме того, в те времена они ещё не завели привычки употреблять соль. Кроме мяса нам дали перетертые в жидкую кашицу ягоды, вроде как пюре, а ещё — пару каких-то кореньев, которые сначала не имеют вкуса, покуда их не проглотишь, а потом через некоторое время начинаешь задыхаться и готов по земле кататься, как припадочный. Так вот я и говорю, вспомнил я это индейское словечко — наверное, что-то очень вежливое — и использовал его. Я просто хотел понравиться этим людям. До сих пор они не обращали на нас внимания, но я ведь уже видел, как краснокожие могут меняться в одну минуту. Я собрался с духом, повернулся к вождю и сказал: «хай, хай, хай!». Кэролайн ткнула меня локтем в бок, но вождь был ужасно доволен.

Он тут же эхом откликнулся: «хай-хай», а потом сказал ещё что-то — позже, когда я стал немножко кумекать по-ихнему, я узнал, что это было моё первое индейское имя: Маленькая Антилопа, по-ихнему «Вох-ка» — звучит, как будто кашляешь. Как он меня назвал, мне было, в общем-то, не важно, к тому же потом у меня было ещё несколько имен, но это было первое, и это было какое-то начало. По крайней мере, меня не скальпировали за то, что я раскрыл рот и сказал пару слов, которые счел уместными, но вам-то не понять, каково это — быть десятилетним мальчишкой, вдруг оказаться у дикарей и быть принятым в клан. А заодно я и Кэролайн оказал услугу, потому что, пока вождь смотрел на меня и улыбался, я краем глаза заметил, как она выудила большой шмат мяса из своей миски и выкинула его в щель под шкуряной стенкой типи, и я тут же услышал как на него набросилась собака, ибо надо вам сказать, что в индейском лагере не найдётся ни одного закуточка, ни одного укромного уголка, где бы поблизости не ошивалась хоть одна собака. Наверное, в тот первый день — там, у обоза — сестрицу мою подкупила в индейцах их живописность, а ещё — жестокость. Но чем дольше мы гостили у Старой Шкуры, тем будничнее и скучнее нам казалась жизнь дикаря. Потому что индеец может убить человека — и тут же усядется жрать, тихий и мирный, словно клерк в конторе. Он просто не видит особой разницы между вещами, которые для белого человека несовместимы. Нет, ей-Богу, индейцы совершенно не похожи ни на кого другого.

Потом вождь сказал что-то поварихе — позже он признался, что испытывал к нам смешанные чувства: то мы казались ему добрыми и мирными, то злобными и враждебными. В эту минуту он был расположен к нам по той причине, что мы в его доме разделили с ним его хлеб — а это для индейца огромная честь, настолько большая, что хозяин крошки в рот не берёт, пока гости не поедят — вот почему Старая Шкура Типи и не ел сам. Так вот, я и говорю — вождь сказал что-то поварихе и она поманила меня за собой, и я, хоть с холодком в груди, встал и пошёл за ней — снова обошёл по кругу все жилище, пробираясь мимо Шайенов, которые сидели на бизоньих шкурах и жевали, как козлы.

Выбравшись вслед за поварихой наружу, я увидел, что уже почти стемнело, только на западе багровым пятном догорал закат.