Я тогда ему не поверил, но потом узнал, что это правда в смысле, что были такие Льюис и Кларк; насчёт того, чтобы одним пальцем заткнуть Миссури — это уж другой разговор.
— Так вот, капитан Кларк и капитан Льюис — они взяли с собой негра по имени Йорк. А индейцы цветных-то никогда раньше не видели, и решили они, что он просто раскрасился в чёрный цвет, и стали плевать на руки да тереть его — хотели, значит, краску с него стереть, но ничего у них не получилось, и тогда созвали они краснокожих со всей округи, и те пришли и тоже стали тереть Йорка руками — да только все без толку.
Вообще, этот самый Йорк — он индейцам больше всего понравился. Да к тому же парень он был весёлый, и представляешь, что он выкинул? — стал он им заливать, что родился мол диким зверем, а потом капитан Кларк поймал его в силки, приручил, и сделал, значит, человеком. Тут он рычал и скалил зубы, и индейцы бросились наутёк. Но, вообще, они его полюбили, Йорка-то, подарили ему подарки, женщин своих подсовывали — чтобы, значит, чёрных детишек нарожали…
Тут он выпучил глаза и говорит:
— Так вот, сдается мне, что ежели теперь отправиться туда, наверняка наткнешься на кого-нибудь из его отпрысков, и, похоже, с тобой так оно и случилось. Этот самый Йорк моему деду двоюродным братом доводился. Самый замечательный человек в нашем роду был.
— Может ты и прав, — говорю я ему.
— Чем больше я об этом думаю, тем сильней мне кажется, что так оно и есть.
Тут он нагибается ко мне, к самому моему лицу, и многозначительно шепчет:
— Если хочешь знать, я собираюсь туда податься. Один… Если расскажешь об этом Люси — мне крышка.
— Так ты не берешь её с собой?
— В том-то все и дело, — шепчет он, испуганно косясь на двери. — А иначе зачем уходить? Знаешь, что такое женщина? Только попадись к ней в лапы — и будешь жалеть об этом каждый Божий день всю жизнь, до самой смерти, Понимаешь, Его Преподобие, эта, выкупил меня у хозяина и дал мне вольную — все как положено по закону. Помню он любил говорить: «Ни один человек не имеет права владеть другим человеком, как вещью». А сам женит меня на Люси — как будто женщине, значит, разрешается владеть человеком. Знаешь, я на это дело так смотрю: право — это штука хорошая, конечно, но оно, эта, палка о двух концах; в одном я выиграл, в другом проиграл — при своих, значит, остался — и покуда не попал в минуса, надо мне выходить из игры да отправляться туда, где ни закона, ни права вообще никакого нету, и люди без них живут себе в полной дикости, так сказать.
Тут я ни с того, ни с сего говорю:
— Может, и я с тобой…
Вот такие дела. А ведь до этой самой минуты мне ни разу и в голову не приходило бежать от Пендрейков, потому как они меня любили и все такое. Однако я к тому моменту уже месяца два или около того прожил в цивилизации, а стоило миссис Пендрейк выйти за дверь — и я по-прежнему не видел в этой жизни никакого смысла. А теперь вот ещё заболел самым постыдным образом — промок под дождём, видите ли. Не положено человеку от этого болеть, потому как дождь — он явление природное. А раз заболел, значит что-то со мной не так. Неправильно живу, значит. Единственный раз за всё это время и почувствовал себя человеком — это когда того парнишку, Лукаса Инглиша, свалил и ножик выхватил, В общем кровь моя в жидкую водицу превращается. По причине отсутствия в моём рационе сырой бизоньей печенки — так я решил, короче, сплошная — как это? — деградация. То есть гидратация… Ежели что во мне и окрепло за эти месяцы, так это вожделения плоти, но Преподобный ведь сказал, что это грех.
— Погоди недельку, я поправлюсь, и тогда мы… — начал было я, но тут Лавендер нахмурился и говорит:
— И слушать не хочу. Ты и я — мы, эта, две большие разницы: я цветной, а ты — ребёнок. Ежели, к примеру, сбежит цветной — никому и дела нет, потому как он не раб. Но ежели он, к примеру, утащит за собой мальчонку, то ему несдобровать, потому как это не по закону.
— Кто кого утащит-то? — говорю я. — Слушай, дай только добраться до Форт-Ливенворта, а дальше — дальше я потащу тебя, а не ты меня!
Это его, похоже, уязвило, потому как он потупился, пробормотал что-то себе под нос, а потом говорит:
— Ну, ты как хочешь, а я ухожу сегодня ночью. Я бы подождал тебя, если б мог. Но я не могу.
— Ну, какая разница — днём раньше, днём позже?
— Каждый час даётся мне ценою эта, невыразимых страданий, — говорит он. — Противоестественно и чудовищно, когда мужчина оказывается во власти женщины.
Ну, это он явно у Пендрейка подслушал, и потому я решил его спросить, ежели с Люси у него так худо, отчего бы ему не посоветоваться с Его Преподобием.
— Слушай-ка, — говорит он, — против твоего папеньки я и слова плохого не скажу.
— Папеньки? Его Преподобие ведь мне папенька только по закону. А закон — ну, сам знаешь… Чудеса, да и только, — я ему говорю, — бумажку написал — вот тебе и новый родственничек готов.
На Лавендера явно произвело впечатление, что я тоже о законе не слишком высокого мнения, и, как и он, считаю себя его жертвой, хоть и пострадал в меньшей степени.