Маленький Большой Человек

– О Пиковой Даме, сэр,- отвечает он и сплевывает табачную жижу ровно в дюйме от носка своего сапога. – Вы, я вижу, припозднились к началу, так вот, эти две сучки заспорили ещё в баре: та, рыжая, что поздоровее, что она, мол, Пиковая Дама – и все тут, а та, что поменьше, как раз входит в бар и фигуру ей со средним пальцем: «давай,- говорит,- выйдем, разберемся!»

Я незаметно опускаю «Кольт» в кобуру. «Слава Богу,- думаю,- удержал сосед от греха!» – и гляжу, что ж это за конкурентка объявилась у моей Кэролайн? Та стоит – руки, как у боксера, чтобы, значит, в случае чего, поставить, а, вернее, уложить Кэролайн на место. Ну, что сказать? Более страшной дамской рожи я в жизни ещё не встречал, а повторять ту отборную брань, которую она вылила на поверженную Кэролайн, даже язык не поворачивается! Да-а-а, по сравнению с ней излияния той же Кэролайн могли показаться воскресной проповедью, а ругань портовых грузчиков – выступлением церковного хора.

Тут надо заметить, что в ту пору прозвище «Пиковая Дама» или иначе «Джейн Баламутка» было на слуху у всех ковбоев от Техаса до Канзаса, от Небраски до Аляски, если, конечно, на Аляске были ковбои. Само собой, слыхал это прозвище и я, но вот повидать этот редкостный экземпляр довелось впервые. Как я уже сказал, рожа у этой дамы была преотвратнейшая: печеный картофель, и тот – смазливей, а уж всяких там прелестей-статей – и с подзорной трубой не сыщешь. И вот поглядела эта красавица на Кэролайн, убедилась, что та вроде как вставать не собирается, ткнула ее носком сапога, сплюнула, подобрала сомбреро, что валялось тут же в грязи, и, не потрудившись отряхнуть, нахлобучила на голову, стриженую, как у мальчишки. После чего она, к вящему восторгу публики, ещё раз продемонстрировала своё незаурядное искусство слова, на сей раз безотносительно к Кэролайн, и поплелась в салун.

Помнится, я рассказывал о том, как сестра спасала меня после злосчастного поединка с зелёным змием – вот и пришел мой черед отплатить ей добром за добро! Но как ни хотелось мне рассчитаться с ней той же монетой – увы, ввиду ее могучей комплекции задача оказалась для меня непосильной. Пришлось ограничиться малым: сбегать к ближайшему лотку и, растолкав чьих-то лошадей, набрать воды в шляпу. Воду я с размаху выплеснул ей в лицо, и Кэролайн одарила меня взглядом, полным неосознанной любви и признательности. Тем не менее, первое, что она произнесла при виде родного брата, было:

– Так где эта шлюха? Сейчас я ее прибью!

Я сел рядом с ней на корточки и сказал: «Кэролайн, тебе задали трепку, причём, по всем правилам, и, насколько я могу судить, совершенно заслуженно. Зачем ты доказывала джентльменам, что ты Пиковая Дама, когда на самом деле Пиковая Дама – та самая дама, что вытерла об тебя ноги?»

Кэролайн понадобилось ещё некоторое время, чтобы окончательно прийти в себя и сообразить кто я такой, однако она все ещё была слишком расстроена, чтобы выразить свои сестринские чувства подобающим образом. С огромными усилиями мне удалось оторвать ее от земли и придать ей хоть какую-то устойчивость, необходимую хотя бы уж для того, чтобы не смущать общественный пейзаж зазывным положением фигуры. Что и говорить, в вертикальном положении вид Кэролайн внушал ещё большую тревогу, чем при горизонтальном: глаз оплыл, как свеча; губы – как у того негра; в причёске пролысина – выдрала проклятая конкурентка; ухо – чуть не откушено, а про синяки и говорить нечего – живого места не видно! Хорошо еще, что неподалёку от салуна проживал то ли лекарь, то ли знахарь, а в общем – человек, у которого от властей был соответственный патент на то, чтобы, значит, соответственно пользовать тела и кошельки посетителей популярного заведения. С этим лекарем-знахарем нам просто здорово повезло: он сумел поставить не только диагноз, но ещё и пару-тройку примочек, и даже дал склянку с каким-то патентованным зельем для поддержания, как он выразился, то ли тонуса, то ли модуса вивенди.

Заботами высокоучёного джентльмена Кэролайн почувствовала себя не в пример лучше прежнего, а уж глоток патентованного зелья – тот окончательно привел ее в чувство. А вернее – даже в два чувства: чувство мести и чувство голода. Преодолеть такую раздвоенность чувств, по мнению Кэролайн, можно было только в салуне, причём, как можно быстрее – пока действует этот самый фокус вивенди, но в салун я её уже не пустил, а для поддержания фокуса вивенди повел в ближайшую забегаловку, где под моим присмотром она уплела отбивную размером с лошадиное седло и чуть не три фунта жареной картошки.

Ту отбивную я прекрасно помню и по сей день, ибо если величиной она могла соперничать даже с лошадиным седлом, то прочими вкусовыми достоинствами – разве что с лошадиным копытом. Благодаря этому обстоятельству отбивная с лихвой оправдывала своё название: у меня, например, она отбила аппетит, зато у Кэролайн – поползновения на чужой титул.