Маленький Большой Человек

Это было типичное мнение о Хикоке. Ему, мол, по нраву отправлять людей на тот свет. Так думали многие из тех, кто им восхищался, потому как в любом обществе (разумеется, белых) всегда немало таких, кто где-то в глубине души подумывает об умышленном убийстве, да вот только себя считает слишком слабым, чтобы совершить его на самом деле – вот и подставляют вместо себя человека навроде Хикока. Любому Шайену убийство доставляет удовольствие, но не Бешеному Биллу – к этому он совершенно безразличен. Так, на труп брата Строхана он едва взглянул, и то лишь только, чтобы проверить, не может ли этот труп выстрелить ещё раз. Не думаю, чтобы Хикоку вообще что-нибудь нравилось. Ведь для него жизнь заключалась в том, чтобы делать то, что нужно, всякий раз соразмеряя свои действия с тем единственным, точным выстрелом. Он был что называется идеалист.

Правда, через день или два оказалось, что я ошибся, предполагая, что Хикок уехал, потому что едва мы сели играть, как ввалилась в салун его здоровенная фигура. Он сделал шаг в сторону, чтобы в дверном проеме не маячила его могучая спина, пока по привычке, оценивающим взглядом он озирал зал. Одет он был в новый костюм: уже не в сюртук, а в замечательную замшевую куртку, доходившую едва до колен, с воротником и манжетами, отороченными мехом; внизу у этой куртки свисала бахрома с ладонь длиной. Перепоясан он был кушаком красного шелка с кисточками от узлов на концах. А из-за кушака по бокам торчали его шестизарядные «кольты», рукоятками слоновой кости вперёд. Я сразу понял: он ищет меня. Спрятаться некуда, вот я и окликнул его. Он подошел и сел играть; и ясное дело в течение всей ночи я как всегда выигрывал, причём, совершенно честно, не пользуясь кольцом, а уже на рассвете он вскрыл меня, поставив сотенную и показал мне тузовый фуль.

Я же ему отвечаю:

– У меня две пары.

Видеть довольную ухмылку на лице Билла было в диковинку, но сейчас именно это он и делал, пощипывая кончики пышных усов.

– Ну, наконец-то вышло,- восклицает он облегченно.

И тут я выдаю:

– Две пары. Обе дамы.

И всё же он, как и прежде, улыбался, когда придвинул деньги на мою половину – сейчас я выиграл у него как никогда много, а он хоть бы хны – даже затеял шуточный разговор с другими, а потом вслед за ними вышел из салуна. Не знаю, как это меня угораздило разыграть эту комедию – поиграться с ним как кошка с мышкой, дать ему на какую-то секунду подумать, что вот он наконец-то обул меня. Это было, конечно, нехорошо – но вышло у меня это как-то подсознательно. Ведь не я первый и не я последний затеял подтрунивать над человеком, который столь откровенно выставил свою слабину.

Наконец и сам я ухожу из салуна, ухожу последним, и бармен, зевая, желает мне спокойной ночи. Я выхожу на крыльцо и, понятно, вижу Бешеного Билла: стоит посередине улицы на расстоянии двадцати шагов. Я подумал: вот она та самая дальновидность, с которой практиковались мы в стрельбе, потому как если так много упражняешься, то взгляд твой такое машинально подмечает…

Я говорю:

– Билл, ты не хочешь пойти позавтракать?

Он отвечает:

– Нет.

Я спускаюсь лестницей на улицу, а он отходит на такое же количество шагов, и руки у него свободно свисают по бокам.

Я спрашиваю:

– Случилось что?

– Да,- говорит он,- ты шулер, мошенничаешь в карты.

– Нет, что ты! – говорю я,- Может, только когда играли мы в первый раз, но с тех пор больше ни разу, клянусь. И я верну все, что тогда выиграл.

– Не вздумай лезть в карман,- предупреждает он.

– Но ты же видишь, что пушка вот,- показываю я,- у меня за поясом.

– А может, у тебя в жилете спрятан «Дерринджер»?

– Клянусь, Билл, никакого «Дерринджера» нет. – И скажу вам одну удивительную вещь: я его сейчас совсем не боялся, а вот он, мне кажется, меня Шайен побаивался. Нет, не боялся я Бешеного Билла, я ведь не собирался с ним стреляться. А что касается его, то едва ли он сильно опасался, что я способен с ним тягаться в обращеньи с пушкой. Нет, он страшился вероломства, коварного предательства, выстрела в спину, особенно теперь, когда я признал, что однажды играл с ним нечестно. В те времена признаться в чем-нибудь подобном, даже будучи пойманным за руку, решался мало кто.

– А хочешь, доставай его,- говорит он кивая на мой револьвер.

– Нет, не хочу,- отвечаю.

– Чёрт побери,- говорит он.- Я же научил тебя всему, чего умею! Ты же сам видел, что стреляешь не хуже. Все ведь честно, верно?

Я ничего не ответил.

– Что, разве нет? – повторил он свой вопрос, едва ли меня не умоляя.- Вот что, дружище, никто ещё не смог играть как шулер с Бешеным Биллом. А если тебе нужны были деньги, стоило только попросить.

– Я уже сказал, что с тобой никогда не мухлевал. Кроме одного раза…

– Тогда,- говорил он,- ты, приятель, ко всему ещё и лжец. А Бешеному Биллу никто никогда не лжет.