Маленький Большой Человек

В тот вечер, бесцельно блуждая по лагерю, почти впотьмах я налетел на какой-то кустарник, чертыхнулся и прямо перед собой увидел нечто тёмное и страшное – вроде присевшего на корточки гризли. От неожиданности я слегка опешил – чуть обратно в кусты не полез, но вовремя опомнился и сообразил: какие тут гризли, когда их здесь отродясь не бывало? Присмотрелся – действительно, никакой это не гризли, а самый обычный индейский шалаш. «Постой-постой,- подумал я себе,- а не здесь ли скрывается мой близкий друг Лавендер?» Подхожу поближе – шалаш как шалаш, да только не совсем: полог вверху не задернут – в крыше, выходит, Дыра, и сквозь эту дыру вьется к небу сизоватый дымок. «Ага,- думаю,- тут он, стало быть, и есть; но крыша, крыша-то уж точно поехала – это ж надо додуматься в шалаше готовить солонину; угорит ведь псих, как пить дать угорит!» Но прежде, чем броситься его спасать, я догадался потянуть носом и уловил запах, что никак не соответствовал паленой свинине, зато по всем статьям напоминал курительный табак. «Так вот чем он здесь занимается!» – сообразил я и уж совсем было собрался шугануть его шутки ради, да жалко стало и я передумал. Вместо этого я отошёл на два шага назад и тихо окликнул его по имени: «Лавендер!» Одеяло медленно разъехалось, в образовавшуюся щель хлынул мутный сумеречный свет и наконец показалась его тёмная физиономия, усыпанная крупными бисеринами пота – всё-таки жарковато ему приходилось в своей берлоге!

В руках у него длинная индейская трубка с черенком эдак фута на два – на три и каменная чаша; глаза не мигая глядят на меня, а сам он – истукан истуканом: не шелохнётся и ни гу-гу.

Зная Лавендера, я мог бы и не обращать внимания на видимое отсутствие гостеприимства: в конце концов, ему было гораздо хуже, чем мне: оба мы прожили достаточно долго у индейцев, оба были им чем-то обязаны, оба против своей воли возвращались к ним с войсками; но я пролез в армию исключительно в силу своей хитрости, не был вписан ни в какие реестры и жил, что называется, сам по себе: хочу служу, хочу – нет; Лавендер же – проходил по всем бумажкам, за службу получал жратву и деньги и, хочешь – не хочешь, а должен был их отрабатывать. Так что, как бы он ни пекся об этих индейских традициях, как бы свято их ни блюл, а суть вещей от этого не менялась: он был наемником и вместе с бледнолицыми шёл громить своих краснокожих собратьев! Так, во всяком случае мне представлялось в ту пору, когда и сам я был никем иным как соучастником готовящихся кровавых злодеяний.

…Ох, немало ж воды утекло с тех пор! Не скажу, что поумнел, но что изменился – это факт! Вот и прошлое – окинешь взглядом, а в нем – какой-то непонятный Джек Крэбб с какими-то странными амбициями, речами, поступками; иногда просто диву даешься: неужели это я? И вот этот самый Джек Крэбб непонятно с какой стати, но знаете ли, кичится перед Лавендером: то ли, значит, высотой своих помыслов, то ли мнимой своей независимостью, то ли – что совсем уж смешно! – принадлежностью к племени Кастера, Боттса, Большого Улисса, то бишь людей, что этого Лавендера и поят, и кормят, и одевают, и ещё деньги дают, чтобы, значит, шёл убивать своих бывших друзей, или соплеменников, или кто они ему там. Ох, запутался ты, Джек, запутался, и даже не понял, что несмотря на всю мелочь различий, оба вы одного поля ягоды, одного пера птицы, одной недоли дети; – вам и держаться вместе! Покричать, что ли? Да разве до себя докричишься?… «Эй, Джек!» – неужто услышит? Кажись, услышал…

…Его безразличие к моей персоне меня не то что задевает, но как-то, знаете ли, коробит – в конце концов я, может, единственная для него родственная душа и уж как-нибудь да заслужил более душевного к себе расположения! В общем, обиделся я и даже повернулся уходить, бросив ему напоследок: «Не думал я, что ты такой занятой,- иначе б и не приходил!» – когда взгляд его несколько поосмыслился, и он прошлепал одними губами: «Входи и садись».

Так я и сделал, и вскоре мы передавали друг другу трубку, погрузившись в раздумия о нашем, значит, неприкаянном житье.

– Пожалуй, что деваться некуда,- подвел я некоторый итог своим раздумиям после пятой затяжки.

– Пожалуй, что так…- после длительной паузы согласился Лавендер.

Я выдохнул облако пахучего дыма – смесь была ещё та, настоящее индейское зелье, небось доставал где-то; да хоть у тех же ри…

– Слышь, Лавендер,- спросил я,- а ты ведь мне так и не сказал, чего тебя в армию понесло, в твои-то годы…

– Да вот… на родину потянуло – родные места поглядеть… Помирать скоро буду.

Я ещё подумал-подумал и понял, что он имеет в виду, и оценил его простую искренность. Ну вот, казалось бы, чего там в этих его родных местах: кактусы да полынь; чапараль да мискит; ну, тополя кое-где; бузина всякая, а больше и нет ничего – холмы да овраги; а вот поди ж ты – не может без них человек, не может – и всё тут! Говорят, рыба такая есть: всю жизнь ходит себе, ищет где кормёжки больше, а как помирать, так не куда-нибудь, а в родную речку, вот оно как бывает…