Маленький Большой человек

Я уже рассказывал вам о том, что такое наступательный дух индейцев; но даже не зная этого — по одной лишь поступи их коней можно было догадаться, что уж чего-чего, а разлеживаться индейцы не станут. С первыми ж выстрелами они не то что спешились — они скользнули в траву и уже в следующее мгновение ползли в направлении роты Колхауна. И пока рота занималась оборонительными порядками, они подползли к ней настолько близко, что карабины были уже не страшнее стрел; а верней сказать, стрелы стали опасней карабинов.

Прячась среди травы в малейших впадинках, ложбинках, ямках, за бугорками и холмиками; даже не высовываясь поглядеть на противника, на расстоянии вдвое меньшем полета стрелы сйу подняли луки и… сверху на колхаунскую роту обрушился смертоносный дождь. Взлетая высоко в небо, на какой-то миг стрелы зависали в воздухе и уж потом со свистом неслись к земле, а умирающие солдаты все ещё не могли понять: откуда ж она взялась-то, их такая нелепая смерть? Прошла едва ли не вечность, пока я услышал как вновь забабахали карабины, а мгновенье спустя рота была уже обречена.

Частичной тому виною был всё тот же расчёт на порядочную оборону, по какому, значит, поводу лошади и были отведены в тыл на попечение, стало быть, каждого четвертого из бойцов. Этим-то обстоятельством и воспользовались воины Лакотов, и пока всё внимание роты было приковано к фронту, они заползли в тыл и — фырк! — лошадей как ветром сдуло! И знаете, что сделали эти поганцы? Они просто вынырнули перед лошадьми, закричали, заулюлюкали, захлопали одеялами и тут же пропали, сгинули как и не было; а лошади с перепугу дернули так, что если кто из охраны сразу не бросил поводья, то его так и потащило по земле… Путь к отступлению был отрезан.

Потом все было просто. Ротная цепь стала редеть и таять с обоих концов, концы загибались в круг, круг становился все уже и уже, потом раздалось «хока-хей» (то был боевой клич Лакотов), из травы выплеснулась коричневая волна голых тел и захлестнула роту.

Все было кончено в один момент — я это видел собственными глазами, но поразило меня другое, и от этого, даже несмотря на жаркий день, по спине пробежали мурашки. То был вид голой, живой и остервенелой плоти. Лакоты сражались голыми! На них не было ничего, кроме набедренных повязок, — ни перьев, ни украшений, а у большинства — даже краски на лицах! Понимаете? Они как бы переставали быть людьми, в смысле — отдельными людьми, а превращались в одну безликую силу, силу самой природы. И природа им помогала: она давала укрытие и защиту каждому комочку того, что было плоть от плоти ее. Господи! Вы бы видели то ужасное поле: все в рытвинах и колдобинах, ложбинах и ямах, буграх и кочках, над которыми гуляет полынь, — оно казалось гигантской пористой губкой; и раз за разом — будто огромная невидимая рука сжимает эту губку — изо всех пор появлялись эти голые коричневые тела, затапливали часть наших сил и вновь исчезали сквозь поры в земле.

И все ж, несмотря на дикость обличья, ярость индейцев была не слепа: их действия пронизывал разум и холодный расчёт. Скрываясь в траве и за кочками, они наносили нам едва ли не больший урон, чем в лобовых атаках; их же собственные потери становились при этом едва ли не следствием их собственной случайной неосторожности. Вы спросите, а как же индейские ружья, которых больше всего-то и опасались и Кастер, и Боттс, да и другие наши начальники? Отвечу: да, ружья были, как были среди индейцев и настоящие снайперы; но ружей тех было не так-то и много, и большей частью — однозарядные.

У меня самого был, кстати, семизарядный «Винчестер», но между прочим, я дорого дал бы за то, чтобы поменять его на добрый старый однозарядный «Шарпс», с которым охотился ещё на бизонов — самое для него подходящее время! Я это говорю к тому, что картину боя, как и весь наш отряд, я наблюдаю с самой вершины гряды, находясь вдалеке от противника, как и подобает генералу во время оборонительного сражения. Под нами, оседлав пригорок, стоят «пегие» — отряд Тома Кастера; слева — Кио со своими людьми скачет наперерез индейцам, что побили Колхауна, прикрывать дыру в обороне; дальше виден овраг, куда на бойню загнали «серых»; а далеко-далеко справа происходит единственная на данный момент перестрелка: то один из двух взводов роты «F», где командиром капитан Йейтс, пытается сдержать уже взявших его в полукольцо Лакотов. С моей лысой вершины мне даже чудится, будто по колыханью травы я могу определить, как быстро сужается их полукольцо, но даже если это обман зрения, то всё равно — по редеющему огню становится ясно, что скоро все будет кончено… Не проходит и минуты, как над позицией взвода повисает тишина, и в бой вступают люди Тома Кастера и оставшийся взвод роты «F».