Маленький, большой

— Такие чудные, — сказала она.

От прикосновения ее пальцев Август, будто кролик, подергал носом. Почему они всегда трогают его усы не так, как надо, неприятно поддевают их снизу: неужели ему придется их сбрить? Алые губы Маргарет вспухли, уголки рта покраснели от поцелуев и слез. Ее кожа, как он и представлял себе, по сравнению с его кожей была необычайно нежной, зато совсем неожиданной оказалась россыпь розоватых веснушек, хотя ее гибкие обнаженные бедра на скользком от пота сиденье и отливали безупречной белизной. Сквозь расстегнутую блузку виднелись ее крохотные, новенькие грудки, завершавшиеся крупными, изменчивыми сосками: казалось, обе они только-только выступили из мальчишеской грудной клетки. Светлые жесткие волоски были совсем малюсенькими. О боже, навидался он тайных местечек. Август с необыкновенной силой ощутил всю странность освобожденной от покровов плоти. Следовало прятать эти уязвимые, беззащитные диковины, нежные, как тело улитки и ее чуткие рожки; обнаженность их выглядела чудовищной; Августу захотелось скрыть увиденное у Маргарет обратно в ее хорошенькое нижнее белье, гирляндой развешанное внутри машины, однако при одной мысли об этом желание восстало в нем вновь.

— О-о, — сказала Маргарет. Ей, пожалуй, немногое досталось от олуха, с жадной прожорливостью лишившего ее девственности: слишком многими другими мыслями она была занята. — Ты снова сделаешь это прямо сейчас?

Август промолчал: от него ничего не зависело. С таким же успехом можно было спрашивать форель, поддетую крючком, будет она еще трепыхаться или же нет. Сделка есть сделка. Август только недоумевал, почему после того, как узнаешь женщину, а она усвоит некоторые основы, вторая близость нередко дается труднее, с меньшим соответствием, чем первая: начинают мешать колени, локти. Впрочем, ничто из этого не мешало Августу при соединении влюбиться в Маргарет еще более страстно, чего он вовсе не ожидал. О, какие же они разные — тела, груди, запахи! Август даже не подозревал, что они настолько несхожи и неповторимы — так же как лица и голоса. Он узнал слишком много. Застонав от избытка любви и знания, переполнявших его, Август припал к Маргарет.

Было уже поздно; луна, взобравшись высоко на небо, уменьшилась, стала белой и холодной. Твоя печальна поступь[96]. Из глаз Маргарет вновь покатились слезы, хотя они казались скорее природной секрецией, вызванной, быть может, лунным притяжением; она спешила скрыть свою наготу, но отнять ее у Августа было больше нельзя.

— Я рада, Август, — спокойно обратилась она к нему. — Рада, что это произошло между нами один раз.

— Что ты хочешь сказать? — Август не узнал своего голоса: он походил на хрип животного. — Один раз?

Маргарет смахнула с лица слезы тыльной стороной ладони: впотьмах она никак не могла застегнуть подвязку.

— Потому что я никогда его не забуду.

— Нет!

— Во всяком случае, помни об этом. — Маргарет подбросила платье и очень ловко натянула его на голову, потом, изогнувшись, немного поерзала на месте, и платье опустилось на нее, как опускается занавес по окончании спектакля. — Да, Август. — Она откинулась к дверце, сжав руки и распрямив плечи. — Ты меня не любишь, и это так. Да. Я знаю о Саре Стоун. Все знают. Все хорошо.

— О ком ты говоришь?

— Будто уж! — Маргарет посмотрела на него укоризненно: стоит ли портить все ложью, неуклюжим отпирательством? — Ты ее любишь. Это правда, и ты это прекрасно знаешь. — Ответить Августу было нечего. Это действительно была правда. В нем происходила такая грандиозная внутренняя борьба, что он мог только наблюдать за ней со стороны, а шум ее не давал прислушаться к словам Маргарет. — У меня этого больше никогда ни с кем не будет, никогда. — Храбрость у Маргарет иссякла, губы ее задрожали. — Я уеду и буду жить с Джеффом, и никогда никого больше не полюблю, всегда помни об этом. — Джефф был ее добрым братом; он работал садовником, ухаживая за розами. Маргарет отвернула лицо. — А теперь отвези меня домой.

Молча, не проронив ни слова, Август выполнил ее просьбу.

Шум внутри тебя — все равно что пустота. Пустота... Август смотрел, как Маргарет выбралась из машины, прошла, раздробив лунные тени от листвы, сама раздробленная лунным светом, ни разу не оглянувшись, а если бы даже и оглянулась, он этого бы не увидел. Пустота... Август отъехал от перекрестка с пляшущими тенями и повернул в сторону дома. Пустота... Он не чувствовал себя человеком, принявшим решение, он чувствовал только пустоту, когда свернул с серой, посыпанной мерцавшим гравием дороги; подпрыгнув, перескочил через канаву, перевалил через насыпь и (не дрогнув, очертя голову) направил свой «форд» по серебристому простору некошеного пастбища и дальше, дальше, пока пустоту не вытеснила решимость, которая ощущалась так же, как пустота.