Маленький человечек

— Так, пустое, реб Бериш, — говорит реб Хоне, поморщившись, — не знаю, право, чего хочет от нас Ицхок-Авром своей историей. Тут попадаются такие слова, которые вообще ему не к лицу. Что скажете, реб Бериш, по поводу его колкостей? Вы же догадываетесь, куда они метят? Кто знает, сколько еще продлится это чтение, а у меня сегодня совсем нет времени, — сижу как на иголках.

— И я тоже сижу как на иголках, — отвечает реб Бериш, — насколько я могу догадаться, реб Хоне, — фу, фу! Такого я от Ицхок-Аврома не ждал! Он был, кажется, неглупым человеком и понимал дело… Быть может, правильнее будет, если мы сейчас уйдем. Ведь мы занятые люди. Право же, послушайтесь меня, давайте уйдем.

— Избави боже, избави боже! — откликаются несколько богачей, — это будет означать, что мы сочли себя уязвленными. Наоборот, надо сидеть и выслушать все до конца. Самое верное сделать вид, что нас это не касается.

Реб Хоне снова вздыхает, а реб Бериш прикрывает рукою нос и ворчит про себя, как человек, который чем-то очень недоволен.

— Добрый день, добрый день! — весело и развязно произносит, войдя в комнату, реб Файвуш. Лицо его багрово, как у человека, который малость нализался. — Я был занят и никак не мог вырваться сюда раньше. В чем дело? — добавляет он, взглянув на богачей. — Чем вы так расстроены?

— А что случилось такого, реб Файвуш, что вы так веселы? — спрашивают в ответ богачи, словно не догадываясь, что он изрядно хлебнул со своими друзьями из погребального братства.

— Тут уже, по-видимому, все прочитали без меня, — говорит реб Файвуш, — жаль, право, что я не слышал. Это, должно быть, очень интересно.

— Всей вашей жизни такой бы интерес, — под нос себе ворчит реб Бериш.

— Не огорчайтесь, реб Файвуш, и, для вас, думается, еще достаточно осталось, — утешает его с горькой усмешечкой тот, что с перекошенной кисло-сладкой физиономией.

— Добрый день, рабби! — торжественно обращается реб Файвуш к раввину, подошедшему к столу, — простите, рабби, что опоздал. До сих пор мотался из-за Ицхок-Аврома. Братство только сейчас счастливо срядилось по поводу уплаты за его погребение. Обе стороны немного упирались, упрямились. Но правда была на стороне братства, и оно добилось своего. Чем же братству еще поживиться, если не таким жирным покойником? Жаль, право, рабби, что вы читали, а я ничего не слышал. Ах, ах, такая история, право, слаще меда! Я вчера просто наслаждался, слушая ее из ваших праведных уст. Конец, должно быть, совсем чудо из чудес. Жаль, право, что я немного опоздал, ах!

— Конечно, реб Файвуш, — отвечает раввин, усаживаясь на стул, — конечно, мы тут без вас довольно много прочитали, но ничего, еще осталось. Сейчас мы примемся за чтение и дочитаем все до самого конца.

16

Раввин не стал мешкать и начал читать далее:

«— Исер был по натуре замкнутый, скрытный человек, никогда нельзя было хоть сколько-нибудь догадаться, о чем он думает и как надо держаться с ним. Он не говорил того, что думал, и думал не то, что говорил. Жена и та ничего не знала о его делах: он всегда держался отчужденно от нее и детей. Все в доме ему повиновались, — он мало говорил, никого подолгу не убеждал, все должно было исполняться по первому его слову, без промедления, в ту же минуту. Его лицо во всякое время и при любых обстоятельствах выражало неизменно одно и то же: оно всегда было серьезно и как будто задумчиво. Никто никогда не слышал, чтобы он громко смеялся. Редко-редко на его сжатых губах появлялось какое-то подобие улыбки, но эта кислая улыбка представляла собой не более чем едва заметное движение в уголке рта, на всем же лице не было даже и намека на улыбку, — оно оставалось холодным как лед, а глаза — стеклянными, как и прежде.

Но был у Исера добрый друг, к которому он был привязан всей душой. С ним он разговаривал без тени притворства. С ним любил он проводить время за стаканом вина и подолгу беседовать. С ним Исер будто весь менялся и становился совсем непохож на себя. Перед ним ворота сердца Исера были распахнуты настежь, и этот добрый друг мог туда в любое время свободно войти, проникнуть во все тайны Исера. А что говорить, когда Исер бывал малость под хмельком, тогда он и вовсе обнажал свою душу и становился до конца откровенен — что на уме, то на языке. Обычно он забирался со своим другом к себе в комнату; там они уединялись, беседовали, и Исер изливал перед ним свое сердце. Но для меня все это не было секретом. Я уже давно пристрастился стоять за дверью и подслушивать все, о чем говорят.

Я хочу передать вам отрывки из разговоров Исера со своим другом, которые мне довелось подслушать. Это хоть немного объяснит вам жизненные установки Исера, его взгляды, которые я полностью перенял.

— Послушай-ка, братец! — заговорил однажды Исер Варгер, придя со своим другом малость навеселе и уединившись с ним в своей комнате, — послушай-ка, глупец ты этакий! Уверяю тебя, такого милого, такого доброго народа, как евреи, не найти на всем белом свете. Поистине прекрасный народ, золотой, честное слово! Из него можно вышибить копеечку…